Начало изучению морской коровы (Hydrodamalis gigas) положили наблюдения Г. В. Стеллера, высадившегося 6 ноября 1741 года в составе первого отряда моряков из экипажа пакетбота «Св. Пётр» на необитаемом дотоле острове Беринга. И хотя немногочисленная популяция «капустницы» была полностью уничтожена спустя всего лишь 27 с половиной лет после первого о ней упоминания (последняя морская корова была убита в 1768 г. – [1]), учёные и краеведы и до сих пор постоянно обращаются к этой теме. Что, впрочем, и понятно, так как это был, пожалуй, самый первый научно установленный факт уничтожения человеком такого крупного животного, каковым была корова Стеллера.

Вот как об этом пишет известный русский учёный XIX века академик А. Ф Миддендорф: «Академики наши Бэр и Брандт оказали науке неоценимую услугу тем, что устранили всякое сомнение относительно перваго весьма важного примера совершеннаго истребления человеком одного вида сибирских животных, так называемой Стеллеровой морской коровы…» [7, с. 56].

Впрочем, целью данного исследования является не анализ всех тех данных и обобщений, которые на протяжении вот уже 273 лет приводятся в довольно многочисленной литературе [1, 2, 3, 7, 10, 13]. И даже не описание облика и образа жизни самой морской коровы. А всего лишь привлечение внимания к тому факту, относящемуся к анатомии «капустницы», который и до сих пор ускользает из поля зрения исследователей.

Впрочем, прежде чем перейти к делу, замечу, вслед за А. Ф. Миддендорфом, что судьбе угодно было сделать так, чтобы именно такому точному наблюдателю, как Стеллер, наука оказалась обязана отчётливым указанием отличительных признаков морской коровы, измерением частей её тела, описанием её характера и образа жизни. Причём последующие находки более или менее полных скелетов этого животного, под морскими россыпями, заросшими травою, всего лишь дали возможность тому же Брандту до последних мелочей исправить и дополнить показания Стеллера [7, с. 57].

То есть, говоря иначе, сомневаться в точности описания Г. Стеллером анатомии морской коровы не приходится. Однако вот мнение об исправлении «до последних мелочей» его показаний не совсем верно. И вот почему.

Дело в том, что, по оценке Г. Стеллера, длина туловища морской коровы достигала 4–5 фатомов (8–10 метров, так как один фатом равняется 1.83 метра). Причём, в силу анатомического строения, голова с шеей и хвост с плавником животного достигали практически половину общей длины его туловища, а размеры самок, судя по примеру моржей, сивучей, морских котиков и китов, скорее всего, были существенно – на метр-полтора – меньшими. При этом во всех известных изданиях и переизданиях «Дневника плавания с Берингом» Г. В. Стеллера, созданных на основе беловой копии (списка) с его черновой рукописи, указывается, что длина полового органа самца морской коровы составляет одну сажень (фатом).

44

Так, например, в американском издании «Дневника…» утверждается: «The male organ is like an ox`s as concerns length and position; but in its shape and nature like a horse`s, nearly a fathom long and wish a sheath fastened under the navel» [14, p. 161]. Почти то же самое говорится и в отечественных переводах этого американского издания: «Мужской орган сходен с бычьим по длине и строению; но по форме и природе он похож на лошадиный, имеет почти сажень в длину и оболочку, прикреплённую под пупом» [11, с. 129; 13, с. 139].

Однако если всё сказанное о размерах полового органа самца морской коровы принять на веру, то получается, что его длина равна половине длины туловища самки. Из чего, в свою очередь, следует, что при таких пропорциях матка самок «капустницы» должна была бы располагаться не после желудка, а перед ним, в районе пищевода. А это явно не вписывается ни в какую анатомию.

Но в таком случае, вольно или невольно, сложилась весьма курьёзная ситуация. Выходом из которой может быть лишь признание того, что при переписке набело черновой рукописи «Дневника…» Г. Стеллера произошла подмена одной меры длины (фута), на другую (фатом, сажень). Причиной появления которой, в свою очередь, оказалось то, что в черновой рукописи «Дневника…» (как, скорее всего, и в других черновых материалах Г. Стеллера) вместо полного названия исходной меры длины – фута (foot, feet = 30.48 см) стояла буква «f», которую переписчики рукописи восприняли как синоним другой – фатома, фадема (fathom – 1.83 м) – меры длины.

Но могла ли произойти таковая подмена? Вполне. И вот тому достаточно убедительные, хотя и несколько косвенные, доказательства.

Так, например, говоря о высоте гор острова Беринга, С. П. Крашенинников, опираясь на данные перевода со «списка» черновой рукописи Г. Стеллера, пишет: «Самыя высокия тамошния горы не выше двух вёрст в перпендикуле» [5, с. 183]. То есть, около двух километров, если вспомнить, что одна верста равна 1,0668 км, и что в одной версте содержится 500 саженей.

Эта же оценка повторяется и в материалах современных исследователей научного наследия Г. Стеллера. В том же, например, «Journal of a Voyage with Bering. 1741–1742» написано, что наибольшая высота гор острова Беринга не превышает 1000 фатомов [14, с. 173]. А поскольку фатом равен 6 футам или 182,88 см), то и в этом исследовании высота гор также получается близкой к 2 км. Эти же оценки повторяются и в отечественных переводах с американского издания.

На самом же деле максимальная высота гор острова Беринга (гора Стеллера) составляет всего лишь 751 [4] или 755 [8]. И эта более чем существенная разница между оценками высот поневоле побуждает задуматься над причиной её возникновения.

Сразу же отметим, что вины Г. Стеллера в этом нет и быть не может. Ну, хотя бы потому, что увидев с моря горный массив Святого Ильи (Северо-Западная Америка, высота 5520 м), он однозначно заметил: «Я не помню, чтобы мне доводилось видеть более высокий хребет во всей Сибири или на Камчатке» [11, с. 35]. Из чего следует, что завысить высоту гор острова Беринга почти в три раза он никак не мог. Тем более не мог, что многие из этих гор он, что называется, «измерил собственными ногами». А потому единственно приемлемым объяснением этой ситуации является признание того факта, что при переписке рукописи дневника Г. Стеллера действительно произошла подмена футов на фатомы (сажени). Ибо стоит только вместо слова фатом подставить слово фут, как всё сразу же встаёт на свои места и высота гор острова Беринга станет соответствовать действительности – то есть 350–400 метрам в среднем.

Аналогичная ситуация наблюдается и при описании рек острова:

«Из минеральных вещей, которыя на объявленном острове находятся, знатнейшими могут почитаться изрядныя воды. Которыя в рассуждении чистоты своей и лёгкости весьма здоровы; и сие их действие примечено на больных с пользою и желаемым удовольствием. Что же касается до их изобилия, то нет такой долины, по которой бы не текла речка, а всех их числом более шестидесяти, между которыми есть и такие, кои шириной от 8 до 12, а глубиною в прибылую воду до двух, а иныя и до 5 сажен. Однако таких немного, но большая часть на устьях чрезмерно мелки: для того, что от крутого наклонения долин имеют они весьма быстрое течение, и близ моря разделяются на многие протоки», – пишет, например, по этому поводу С. П. Крашенинников [6, с. 139].

То есть, как можно видеть, ширина и, особенно, глубина самых крупных рек острова в изложении С. П. Крашенинниковым данных беловой рукописи Г. Стеллера,

45

достигают более чем значительных величин: 16–24 и 4–10 метров, соответственно. Что абсолютно не отвечает реальности. Ибо, для сравнения, даже у такой, очень многоводной реки, как Нева, глубины в устьевой её части редко превышают 4–6 метров.

Более того, говоря о реке Гаванка, С. П. Крашенинников пишет: «… а в самом мысу течёт речка, которая всех речек того острова больше. И в прибылую воду глубиною бывает до семи футов. Она течёт из великого озера, которое от устья её версте в полуторе» [6, с. 185].

Точно такие же (6–7 футов, или 1,8–2,1 метра) данные о глубине реки Гаванка, а также о глубинах (от 2 до 5 фатомов) остальных рек острова, приводятся и в уже упоминаемом американском переиздании стеллеровского дневника:

«In the bend itself is the mouth of a small river, which is the largest of all on this island and high tide in six to seven feet d eep at its mouth. This river leads into the largest lake on this islands and becomes ever deeper from the sea to the lake, so that without much trouble one can reach the lake one and a half versts away from the sea through the river and remain there safely since the lake is surrounded on all sides by steep cliffs like walls that protest against all winds» [14, p. 178].

Но в таком случае получается, что глубина этой самой многоводной реки острова даже во время приливов не превышает 2.5 метров, тогда как глубины гораздо меньших рек оцениваются указанными авторами от 4–5 до 8–10 метров. При том, что на самом деле ширина русел абсолютного большинства рек острова составляет всего лишь 1–3 м в их средней, и около 5–8 м в устьевой части, где они растекаются по пляжу [8, с. 27]. А их глубины если и достигают 1–1.5 метра, то лишь в отдельных омутах, да в самых нижних частях русел, подпираемыми морскими кошками.

Что же касается реки Гаванка, то в среднем её течении глубины действительно могут достигать 1.5–2.0 метров. Однако это определяется не столько величиной (водностью) реки, сколько тем, что, протекая в тундрово-болотных отложениях прибрежно-морской равнины, она приобретает черты «куюла». То есть весьма специфического для Северо-Востока Азии водотока (от корякско-чукотского «куюл», «кууль» – глубокая вода), обладающего очень медленным течением, невысокими, но крутыми (до вертикальных и даже до отрицательных) торфяными берегами и глубоким (нередко большим его ширины) руслом. В устьевой же её части означенные глубины наблюдаются лишь во время прилива, что и отмечает Г. Стеллер.

Но коль скоро так, то резонно напрашивается вывод о том, что С. П. Крашенинников и О. У. Фрост попросту не придали значения невнятице с единицами измерения (в случае с рекой Гаванка – футы, а в случае с другими реками – фатомы и сажени), характеризующих глубину и ширину речных русел. Хотя кто-кто, но О. У. Фрост, зная размеры и конфигурацию самого острова, особенности его гидрографической сети (поперечное течение рек), а, отсюда, малую длину, ширину и глубину тамошних рек, вполне мог бы обратить внимание на несоответствие указанных показателей с реальной гидрографической обстановкой.

Не придали оба исследователя значения и факту измерения глубины устья просто огромной (758-километровой), по сравнению с реками острова Беринга, реки Камчатка, произведённом в 1740 году штурманом В. А. Хметевским: «А отправленный де от него, Елагина, штюрман Василей Хметевской устье реки Камчатки вымеривал, которое де явилось по ево мере глубиною 7,5 футов, точию за таким маловодством построющимися для нашего вояжа пакетботами во оное устье войти невозможно, ибо оныя пакетботы, когда бывают в полном грузу, тогда свободной имеют ход на 9 и на 9,5 футов» [9, с. 214]. А ведь только один этот факт однозначно ставит под сомнение правомерность мер длины, используемой в копиях и переложениях «Дневника».

Таким образом, при определении глубины и ширины рек острова Беринга также обнаруживаются более чем явные расхождения с ландшафтной обстановкой. Причём указанные разночтения относятся не к приводимым цифрам, а к используемым при этом мерам длины, поскольку стоит только к исходным цифрам подставить футы, как глубина и ширина рек острова станет полностью соответствовать действительности.

Однако и это ещё не последний случай подмены футов на фатомы, допущенной при интерпретации черновых материалов Г. Стеллера. Вот что, например, пишется в «Journal of a Voyage with Bering, 1741–1742» о снегопаде, случившемся на острове в начале апреля 1742 года:

«On April, constable Roselius, assistant surgeon Betge, guard marine Sint, and a cossak left our dwelling as usual for a promysel. Toward evening such a violent storm came out of the northwest that no one could stay on his feet or see a step ahead. Moreover, the snow fell a fathom deep during the night, and we did not recall having experienced a more violent storm since our arrival on this island» [14, p. 152].

46

О снеге в сажень глубиной, выпавшем всего за одну ночь с первого на второе апреля 1742 года, говорится и в русском переводе переиздания этого варианта «Дневника» [12, с. 126].

На самом же деле таковой высоты снежный покров на острове достигает только ближе к концу зимы. Что, собственно, и отметил сам Г. Стеллер: «Обилие снега здесь такое же, как и на Камчатке. На равнинах его глубина достигает полутора саженей» [11, с. 118]. Причём единовременное – в течение полусуток или суток – выпадение снега мощностью около одного фута (30–35 см) происходит на острове далеко не каждый год. Так что и в этом случае составители и редакторы переизданий стеллеровского «Дневника» также не сумели сопоставить приписываемые Г. Стеллеру ошибочные сведения с реальными природными условиями острова.

Итак, анализ описаний некоторых компонентов природы острова Беринга, приводимых в разных вариантах издания и переиздания «Дневника…» Г. Стеллера показывает, что в них содержатся, по крайней мере, четыре случая подмены одной меры длины (футов) на другую (фатомы, сажени). Причём во всех этих случаях разночтения возникают не по поводу приводимых цифр, а именно относительно используемых мер длины. А потому, следуя неписанному правилу (раз – случайность, два – тенденция, три – закономерность, четыре – закон), остаётся лишь признать, что и казус с определением длины мужского органа морской коровы мог произойти только и только в результате подмены футов на фатомы, допущенной при переписи набело черновой рукописи стеллеровского «Дневника». И тем самым разрешить конфузную ситуацию с анатомией морской коровы.