В своё время мною [1, 2], на основе сопоставления исторических данных с реальной природно-ландшафтной обстановкой, был разработан существенно отличный от всех прежних вариант маршрута отряда В. Атласова от Анадыря до реки Пенжины. Вслед за чем предполагалось детальное рассмотрение дальнейших этапов движения казаков к Камчатке и по Камчатке. Однако в силу ряда обстоятельств, работа эта была отложена в сторону. И вот сейчас наступила пора возвратиться к задуманному. Итак, целью предлагаемого исследования является описание части маршрута отряда В. Атласова от реки Алюторы до реки Камчатки. Но прежде чем приступить к раскрытию означенной темы, следует прояснить обстоятельства, вызвавшие необходимость переосмысления как накопленного материала, так и представлений других авторов о походе В. Атласова. Дело в том, что, анализ литературы, посвящённой истории периода открытия и освоения Камчатки, обнаруживает довольно слабое познание в географии и природных условиях региона со стороны специалистов и краеведов, занимающихся изучением этой темы.

Впрочем, если бы дело ограничивалось только географическими ошибками, то затевать разговор смысла не имело бы. Суть проблемы тут заключается в том, что нередко именно слабые познания в географии приводили исследователей к неверной интерпретации исторических событий. К примеру, не зная того, что объехать Кроноцкий, Озерновский (а отчасти и Камчатский) полуострова по морскому берегу на собачьих нартах невозможно, историки и краеведы вот уже 250 лет проводят маршрут С. П. Крашенинникова вокруг этих полуостровов по морскому берегу, а не поперёк их оснований, как это было на самом деле.

Но именно вот это недостаточно полное и не всегда корректное использование ландшафтно-экологической информации в целях реконструкции не совсем ясных исторических событий времён открытия и покорения Камчатки

 

306

 

и вызывает необходимость привлечения для объяснения подобных ситуаций методологию историко-ландшафтного моделирования. Суть которой, если предельно кратко, состоит в дополнении исторической информации, полученной традиционными способами исследования (работой с архивными источниками и литературными материалами), данными о соответствующей природной обстановке. Или, говоря иначе, в привлечении к объяснению тех или иных аспектов конкретного исторического события соответствующего ландшафтно-экологического (географического) обрамления.

Понятно, что привлечение ландшафтно-исторического антуража к объяснению того или иного исторического факта или события не является абсолютно новым способом познания того или иного исторического события. И в качестве примера, можно привести ситуацию, сложившуюся при изучении перехода отряда И. Ю. Москвитина через хребет Джугджур. Поскольку она по своей сути (за исключением, разумеется, действующих лиц, времени и места событий) практически полностью совпадает, как это будет видно из дальнейшего, с ситуацией, возникающей при описании перехода отряда В. Атласова через Срединный хребет к реке Камчатке.

Дело в том, что долгие годы историки и краеведы, опираясь только на данные архивных и литературных источников, а также на мелкомасштабные географические карты, считали, что отряд И. Ю. Москвитина, продвигаясь вверх по притоку реки Маи реке Нудыми, вышел к самому истоку этой реки, расположенному на западном склоне хребта Джугджур, перешёл от него через перевал к истоку реки Ульи и сплавился по последней до Охотского моря. Однако, как установил в ходе специально проведённых трёхлетних полевых работ (в результате ландшафтного моделирования – то есть) В. В. Тураев, отряд И. Москвитина вышел к водоразделу не по самой реке Нудыми, а по её притоку реке Секче [3]. И это означает, что казаки спустились к реке Улье ниже тех её грозных порогов, которые долгое время были камнем преткновения при всех попытках объяснения сплава отряда И. Москвитина по этой реке.

Впрочем, нелишне будет привести и ещё один пример успешного применения метода ландшафтно-исторического моделирования в целях реконструкции исторической ситуации. Совсем недавно доктор географических наук А. Н. Махинов, занявшись поисками месторасположения городка Ачана (места первой зимовки Е. П. Хабарова на реке Амуре) пришёл к выводу о том, что этот городок был расположен не вблизи устьев рек Зеи, Буреи или Уссури,

 

307

 

как считалось до сих пор, а неподалеку от нынешнего Комсомольска [4]. А нелишним потому, потому, что, как специально подчеркнул сам А. Н. Махинов, при отсутствии соответствующих архивных данных и исторических свидетельств единственно надёжным способом установления истины является комплексный историко-географический подход.

К сказанному остаётся добавить, что вот уже почти полувековой опыт полевой работы (в том числе и на местах следования отряда В. Атласова: на Парапольском долу, в верховьях реки Пустой, а также в бассейнах рек Шаманки, Правой и Левой Лесной, Паланы, Воямполки, Тигиля и Камчатки), позволяет мне надеяться на то, что рассматриваемый в данной статье вариант движения казаков В. Атласова от реки Алюторы к реке Камчатке заслуживает внимания. Тем более что, как это будет видно из дальнейшего, высказывая возможные соображения по поводу тех или иных нюансов этого похода, я стараюсь не грешить категоричностью при обосновании своих суждений и представлений. Хотя и сознательно подчёркиваю их правдоподобность.

Ну и последнее замечание. Довольно частое указание в предлагаемой статье на ошибки моих предшественников преследует своей целью всего лишь две цели: установление (посильное) истины и исправление самих ошибок, уж коли они есть. И не более того. А потому, надеюсь, что и к моим ошибкам отношение будет такое же. Ибо ошибок, как показывает практика, не удаётся избежать никому. Причём ошибки, порой, бывают просто поразительными по своей нелепости. Например, тот же С. П. Крашенинников «сумел» (или ему помогли?) при описании своих маршрутов по Камчатке «добавить» к ноябрю 31 число.

Впрочем, пора от вводных, хотя и необходимых, слов и предуведомлений переходить к конкретным действиям.

Итак, целью предлагаемого исследования является описание, на основе методологии историко-ландшафтного моделирования, маршрута отряда В. Атласова от реки Алюторы до реки Камчатки. Памятуя при этом, что историко-ландшафтное моделирование наиболее продуктивно именно в тех случаях, когда архивные материалы либо отсутствуют, либо когда данные исторических материалов крайне скудны и/или противоречивы. В частности, из подлинных материалов о походе В. Атласова имеются всего лишь две его предельно короткие «Скаски», да карты начала XVIII века. А также о том, что, даже и эти, весьма скудные, данные исследователи, недостаточно хорошо знающие географию и природу Камчатки, интерпретируют далеко не всегда должным образом.

Впрочем, добавлю, историки и краеведы нередко, увы, грешат и тем, что не всегда чётко выстраивают имеющуюся в указанных «Скасках» хронологию и хорологию описываемых событий.

 

308

 

Во всяком случае, ни одному из известных мне исследователей не удалось привести «к общему знаменателю» цифры, характеризующие как численный состав тех же атласовцев, так и пройденные ими расстояния (и потраченное на это время) на различных стадиях их передвижения. И вот этому показательный пример.

Известный историк И. И. Огрызко в своём комментарии к «Описанию земли Камчатки» написал: «Если учесть, что из 60 служилых, отправившихся с Атласовым на Камчатку, трое были убиты изменившими Атласову юкагирами, а один (Голыгин) погиб на реке Нынгачу (впоследствии Голыгиной), то цифра 55 на кресте, поставленном Атласовым, становится вполне понятной» [5, с. 108].

Но так ли уж понятной, задам вопрос? И вопрос закономерный, так как, согласно «Скаске» В. Атласова [6. с. 70], из Анадыря вместе с ним вышло 60 служилых и промышленных людей, затем, от устья Пенжины из его отряда ушли, с ясаком, трое служилых, а при осаде на реке Палане погибло, по словам В. Атласова, 6, а не 3 человека. И простая арифметика [60 – (3+6) = 51] показывает, что цифра «55», появившаяся на кресте требует дополнительного, хотя, по существу, и очень простого, объяснения. В том смысле простого, что для этого всего лишь достаточно знать, что в группе Л. Морозко, присоединившейся к отряду В. Атласова в районе устья реки Пенжины, было, вместе с ним, не менее 4 служилых и промышленных людей.

Почему – не менее 4, а не ровно 4, поясню несколько попозже, а пока добавлю, что Иван Голыгин погиб или пропал без вести (есть и такая точка зрения) на реке Нынгачу (Голыгиной) уже после установки креста. И, следовательно, он принимал активное участие в его установлении. Однако и этой, очевидной, казалось бы, накладки не заметили комментаторы и рецензенты данного переиздания «Описания».

Вот и в данном случае следует начать с арифметики. И не столько ради внесении требуемой чёткости в мои собственные построения и представления, сколько ради установления как основных направлений (этапов) движения отряда, так и времени, потраченного на их осуществление. Ибо без определения, пусть бы и приблизительных, дат и времени передвижения отряда В. Атласова от пункта к пункту, увязывать данные его «Скасок» с действительностью очень, как станет из дальнейшего повествования, непросто.

Итак, в первой части работы уже отмечалось, что время выхода отряда В. Атласова из Анадырска, а также число служилых и промышленных людей в его

 

309

 

отряде довольно существенно разнятся у разных авторов. Не стану сейчас повторять всё сказанное по этому поводу, а просто отмечу, что наиболее точные, то есть не противоречащие первоисточнику, данные приводит М. И. Белов, согласно которому: «В. Атласов, собрав 60 служилых и промышленных людей, а также 60 ясачных юкагиров, 16 декабря 1696 г. вышел из Анадырского острога» [7, с. 101]. От этих – временного (по старому стилю) и численного – реперов я и буду отталкиваться в дальнейших своих рассуждениях и расчётах.

Начну же я с установления времени движения отряда казаков к устью реки Пенжины, а также с определения срока пребывания казаков в Акланском, Каменном и Усть-Таловском острожках. И поможет мне в этом сам В. Атласов, который, в своей «Скаске», по этому поводу однозначно говорит: «И шли де они из Анадырского чрез великие горы на оленях в полтретьи недели (две с половиной недели, В. Б.) и наезжали подле моря к губе на Пенжине реке в Акланском и в Каменском и в Усть-Пенжинском острожках на сидячих пеших коряк ста с три и больши, и призвал их под государеву самодержавную высокую руку ласково и с приветом, и собрав с них ясак лисицами красными, выслал в Якуцкой с служилыми людьми с Олешкою Пещерою с товарищи» [6, с. 70].

То есть, как можно видеть, весь путь от Анадырска до Каменского занял у отряда 2,5 недели. Правда, в другом месте В. Атласов говорит от 3 неделях, но это не меняет сути дела. Так что в район Каменского казаки прибыли 3–5 января 1697 года, или чуть позже. Из этой же цитаты видно, что после сбора ясака число служилых людей в отряде уменьшилось на три человека, с которыми ушли три юкагира с оленями (обычно в подобных походах один служилый сидел на санях, управляемых одним юкагиром).

Впрочем, отсылка Олешки Пещеры произошло несколько позже. А пока В. Атласов, вопреки правилам того времени, предписывающим брать ясак с одних и тех же острогов раз в два года, вновь обложил данью пенжинских коряков, годом ранее объясаченных Михаилом Многогрешным [5, 8, 9, 10]. Правда, например, Б. П. Полевой [11, 12, 13] и некоторые другие исследователи, считали, что В. Атласов об этом не знал. Но, скорее всего, тут они ошибаются, как ошибались они и в том, что В. Атласов собирал ясак «ласково и с приветом»

То есть, на мой взгляд, в данном случае Б. П. Полевой и иже с ним излишне лояльно отнеслись к своему персонажу. В том смысле лояльно, что, доверившись свидетельству В. Атласова

 

310

 

(«А бою де у них с ними не было, потому что по государской участе (sic) учинились они неясашные коряки покорны», [6, с. 70]), они однозначно посчитали, что оный ясак был собран мирным способом.

Впрочем, знал ли В. Атласов о предыдущем сборе ясака или не знал, в данном случае не столь уж и важно. Для нас главным является то, что на самом деле казакам пришлось силой выбивать ясак из местных жителей, на что потребовалось дополнительное время. И вот тому ещё одно подтверждение.

Как известно [10, с. 68], оставленные в Анадыре Лука Морозко и Иван Голыгин, дождавшись прибытия нового приказного Григория Постникова, и сдав ему острог, 23 февраля 1697 года устремились вдогон за В. Атласовым. А поскольку настигли они отряд В. Атласова в районе устья реки Пенжины [14, с. 231], то произошло это не ранее, чем через 2,5–3 недели после их выхода из Анадырска. И, следовательно, 10–12 марта 1697 года В. Атласов всё ещё находился в районе устья реки Пенжины.

Кстати, то, что Л. Морозко успешно проскочил мимо ограбленных и погромленных острожков, также, свидетельствует в пользу предположения о длительной задержке отряда В. Атласова. Поскольку лишь только угроза неминуемой расправы со стороны отряда В. Атласова, всё ещё пребывающего в районе устья реки Пенжины, смогла удержать коряк от уничтожения немногочисленной группы Л. Морозко.

Но всё же наиболее весомо в пользу версии о весьма длительной задержке казаков в устье реки Пенжины свидетельствуют неудавшиеся попытки Григория Постникова вернуть В. Атласова в Анадырск.

Дело в том, что первая из них была предпринята, не много – ни мало, 4 апреля 1697 года, после получения жалобы от пенжинских коряк на самоуправство В. Атласова, в которой говорилось: «…он, Володимер, в Пенжинских острожках имал с холопей ваших ваш великих государей ясак с Акланского и Каменского и Усть-Таловского острожков и у острожек погромил родников наших, перебил всех. А жён и детей имал в полон неведомо каким обычаем и по какому указу» [14, с. 231]. То есть, когда жалобщики выехали в Анадырск (около середины марта), Атласов всё ещё пребывал в районе устья реки Пенжины, ибо если бы атласовцы к этому времени уже ушли, то и жаловаться на него смысла не было.

Впрочем, существует и несколько иная интерпретация этих событий. Так, Б. П. Полевой считал, что первой попыткой нового приказного вернуть В. Атласова, была отсылка в погоню Л. Морозко, который, однако, догнав отряд В.

 

311

 

Атласова, присоединился к нему [13, с. 60]. После этого, продолжает историк, уже сам Г. Постников отправился (4 апреля 1967 года) вслед за В. Атласовым, однако не сумев догнать его, возвратился в Анадырь ни с чем [13, с. 85]. И лишь после этой неудачи Г. Постников отправил за В. Атласовым Осипа Миронова, который также не сумел догнать отряд пятидесятника [13, с. 85].

Интересно же это всё не только множественностью точек зрения на одно и то же событие, но и тем, что Б. П. Полевой, пусть бы даже и невольно, подтверждает факт длительной задержки отряда В. Атласова в районе устья реки Пенжины. Хотя и не объясняет её причины. А ведь эта причина заключается в том, что казакам действительно понадобилось дополнительное время. Сперва для того, чтобы силой принудить пенжинских коряков к уплате ясака. А затем – на ожидание сдачи этого ясака, поскольку неготовые к его уплате коряки не имели на руках затребованного количества шкурок. И не объясняет именно потому, что он искренне считал (см. выше), что В. Атласов склонил пенжинских коряков к уплате ясака «ласково и с приветом».

Таким образом, подытоживая эту часть исследования, можно уверенно говорить о том, что далее на юг В. Атласов отправился в начале второй половины марта. При этом он попробовал было пройти к Камчатке вдоль Пенжинской губы [2]. О чём позволяет судить его выражение «пошёл подле моря». Но, убедившись, буквально на второй-третий день в том, что на пути «подле моря» лежит голая тундра и столь же безлесные горы, где трудно было ожидать наличия больших запасов пушного зверя, он повернул назад и встал на тропу, которая вела от устья Пенжины к реке Алюторы (Олюторы).

Кстати, в связи с этим стоит заметить, что данное решение, скорее всего, было принято с подсказки Л. Морозко, который, нагнав отряд В. Атласова в районе устья реки Пенжины, высказал атаману свои соображения о дальнейшей цели (реке Алюторе) и пути к ней. Так что когда В. Атласов самолично убедился в бесплодности движения вдоль берега Пенжинской губы, то он вернулся на веками набитую тропу.

О том же, что всё обстояло именно таким образом, достаточно уверенно можно судить по «Чертежу вновь Камчадальские земли и моря. 1701» С. У. Ремезова (рис. 1), составленному, в части, относящейся к Анадырю и Камчатке, по расспросным данным В. Атласова.

 

312

 

Рис. 1. «Чертёж вновь Камчадальские земли и моря», 1701 г. [5. с. 19]

 

Дело в том, что на этом «Чертеже» самая верхняя (северная) часть Пенжинской губы (моря, в понимании того времени) изображена в виде огромного озера, соединяющегося с Океаном длинным узким проливом. А таковое впечатление у казаков могло сложиться только при одном-единственном условии – при условии, что они, следуя «подле моря», дошли до мыса Валижген. То есть, того места восточного побережья Пенжинской губы, откуда без особых затруднений, можно увидеть резкое сужение губы между полуостровами Елистратова на её западном берегу и Маметчинским – на восточном (рис. 2). Но, откуда, подчеркну, не видно, что сразу же после этого сужения губа вновь и резко расширяется

 

313

 

Рис. 2. Фрагмент карты северной части Пенжинской губы [5, с. 103]

 

То есть, говоря иначе, факт наличия на названном «Чертеже» громадного озера, которое очень узким и очень длинным проливом соединяется с морем, означает, что после выхода из Каменного острожка казаки, следуя «подле моря» по прибрежной тундре, дошли до того места, где восточный берег губы резко поворачивает к югу, а к берегу подходят довольно высокие (до 900 м) горы. Столкнувшись с которыми казаки резко повернули на восток, к тропе, проходящей от Усть-Пенжинского острожка к устью реки Алюторы (Люторки, на указанном «Чертеже»). И, следовательно, возвращение на торную тропу было для В. Атласова вполне осознанным, хотя и вынужденным, решением.

Что же касается самого пролива, соединяющего увиденную казаками часть Пенжинской губы с гораздо более широкой южной частью её акватории,

 

314

 

то они узнали о его существовании из расспросов местных жителей. Кстати, в этой связи интересно будет отметить, что даже в самом начале XX века аборигены, заселяющие самую северную оконечность Пенжинской губы, по-прежнему воспринимали и представляли её в виде округлого озера, соединяющегося в районе Маметчинского полуострова с остальной акваторией довольно узким проливом (рис. 3).

 

Рис. 3. Карта Пенжинской губы корякского юноши [25, с. 6]

 

Всё это вместе окончательно убеждает нас в том, что продвижение отряда В. Атласова вдоль берега самой северной части Пенжинской губы продолжалось не более двух-трёх дней, после чего казаки повернули назад, на тропу, ведущую к реке Алюторе. И тем не менее приведу ещё один довод в пользу этого представления.

 

315

 

Впрочем, приведу ещё один довод в пользу этого представления. Дело в том, что указанный пролив на «Чертеже» С. У. Ремезова простирается (по широте, говоря по современному) до средней части реки Камчатки. А поскольку эта часть «Чертежа» составлялась С. У Ремезовым по расспросным данным самого В. Атласова, то из этого следует, что отряд В. Атласова дальше означенного резкого поворота берега губы действительно не ходил. И не только по причине вставших на пути гор, но из-за отсутствия на этом пути поселений местных жителей, о чём казаки, безусловно, знали. Как, знали они, из расспросов жителей Акланского, Каменного и Усть-Пенжинского острожков, и о том, что вдоль тропы от устья реки Пенжины к устью реки Алюторы можно было встретить не только стада оленных коряков, пасущиеся на просторах Парапольского дола и в отрогах Ветвейского хребта, но и их постоянные поселения.

То есть, говоря иначе, если бы казаки, следуя восточным берегом Пенжинской губы, дошли бы до самого полуострова, то они непременно бы поняли, что «Пенжинское море» на юге не замыкается, и что чем ближе к югу, тем оно становится шире. Они же, судя по названном «чертежу», этого не знали.

Итак, от мыса Валижген казаки повернули к веками набитой тропе, и проследовали по ней до самой реки Алюторы. Что же касается времени, затраченного на переход от одной реки к другой, то и на этот раз атаман приводит предельно точный временной отсчёт: «И от тех де острогов (Каменного и Усть-Пенжинского – В. Б.) поехал он, Володимер с служилыми людьми в Камчатский нос и ехал на оленях подле моря 2 недели, и от того Камчатского носа, по скаскам иноземных вожей, пошли они через гору и пришел к люторским острогам, к иноземцом к люторам…» [6, с. 70].

Но коль скоро казаки вышли от низовьев реки Пенжины в начале второй половины марта и шли к реке Алюторе две недели, то они достигли её в самом конце этого же месяца.

Кстати, при размышлении над тем, почему вот уже 300 лет многие исследователи «отсылают» отряд В. Атласова вдоль побережья Пенжинской губы до северной оконечности полуострова (и даже далее, вплоть до рек Лесной и Паланы), прежде «отпустить» его к реке Алюторе, необходимо приходишь к выводу о том, что они не себя ставят на место В. Атласова, а его ставят своё собственное место. На место, то бишь, человека, вооруженного современными знаниями и картами.

 

316

 

То есть, допоясню, зная реальные очертания самого полуострова и выходящей к нему части материка, они свои собственные знания обо всём этом непроизвольно приписывают казакам. Но при этом совсем не обращают внимания на то, что даже после возвращения с Камчатки казаки не знали (о чём можно судить по названному «Чертежу»), что река Камчатка начинается в противоположной от прилегающей к полуострову материковой части региона.

Впрочем, здесь вновь следует отвлечься на то, чтобы подметить, что во времена В. Атласова под «Камчатским носом» понимали не полуостров Камчатку в нашем представлении, а всё то мало известное (а то и вовсе неизвестное) пространство, которое простиралось от устья реки Гижиги на западе и от устья реки Анадыри на востоке и уходило далеко на юг.

Впрочем, что там времена В. Атласова. Ведь и в наши дни нередко, как уже говорилось, название «Камчатка» распространяется на всю территорию Камчатского края (области), включая сюда часть полуострова Тайгонос. Во всяком случае, даже такой высококвалифицированный историк как Б. П. Полевой [11, 12, 13] постоянно и многократно говорил о том, что М. Стадухин, выйдя к устью реки Пенжины, первым из русских достиг полуострова Камчатки.

Так что, резюмирую, выражение «поехал в Камчатский нос», вовсе не означает, что казаки сперва побывали на полуострове, прежде чем достигли реки Алюторы. И это предположение тем более верно, что на уже упоминаемом «Чертеже» дальнейшая часть маршрута к реке Алюторе прорисована напрямую от берега самой северной части Пенжинской губы к реке Алюторе.

Понятно, конечно же, что на самом деле передвигаться от устья реки Пенжины к устью реки Алюторы по прямой отряд, вследствие орографического строения территории не мог. Но поскольку казаки не знали истиной географической обстановки, то они, даже преодолев на своём пути два (Пенжинский и Ветвейский) хребта, были, тем не менее, уверены в том, что они следуют к Алюторе (Люторке) самим коротким путём. О чём уверенно можно судить всё по тому «Чертежу» (рис. 1), где на половине этого прямого маршрута от устья реки Пенжины к устью реки Алюторы нарисовано громадное озеро, из которого вытекают и река Камчатка, и река Алютора (Люторка).

Кстати, именно этот факт для познания всех нюансов продвижения отряда В. Атласова к реке Алюторе имеет фундаментальное значение. Поскольку он

 

317

 

объясняет появление в «Скаске» В. Атласова выражения «поехал… в камчатский нос» тем, что казаки действительно были уверены в том, что они сперва проскочили по этому самому «носу» мимо верховьев реки Камчатки, и только затем вышли к реке Алюторе. Так что, скажу окончательно, не были казаки на полуострове до того, как они побывали на Олюторском побережье. Да и не могли быть. И тем самым представление о том, что отряд В. Атласова сперва достиг северной оконечности полуострова, затем пересёк её с запада на восток и лишь после всего этого вышел к реке Алюторе, не имеют под собой оснований.

Выйдя к реке Алюторе, В. Атласов с половиной отряда задержался вблизи её устья для сбора ясака с жителей её долины. В то время как Л. Морозко, возглавивший вторую половину отряда, направился для сбора ясака с жителей рек Пахачи и Апуки, где он побывал годом раньше, и откуда ему предстояло проследовать на восточное побережье полуострова.

Правда, некоторые исследователи [9, 15, 16] считают, что до реки Апуки отряд проследовал в полном составе, и только затем разделился надвое. Однако если согласиться с представлениями Г. А. Леонтьевой и Б. П. Полевого, согласно которым В. Атласов не хотел, чтобы Лука Морозко первенствовал в открытии и покорении Камчатки, то логичнее будет предполагать, что пятидесятник специально отослал последнего на Апуку, чтобы, выиграв время, первым добраться до полуострова и его главной реки.

После сбора ясака с жителей долины реки Алюторы, на что, надо полагать, ушло около, или чуть более, недели, отряд самого В. Атласова повернул к полуострову. Но каким образом пролегал его дальнейший путь? То есть, шёл ли он к побережью Пенжинской губы через Парапольский дол севернее перешейка, как считают Л. С. Берг [15], Д. М. Лебедев [9] и Г. А. Леонтьева [10]?

Или же он проследовал вдоль побережья залива Литке вплоть до перешейка, а затем повернул на запад и прошёл по перешейку до Охотского моря, как это представляют В. И. Воскобойников [16] и составители историко-географического атласа Камчатки [5]?

Или же, наконец, он прошёл по восточному побережью за перешеек и только затем двинулся на запад, обходя перешеек с юга, как считаю лично я [1, 2]? Попробуем разобраться. И с этой целью повнимательнее всмотримся в карт-схему, составленную Г. А. Леонтьевой (рис. 4).

 

318

 

Рис. 4. Карт-схема похода В. Атласова, составленная Г. А. Леонтьевой [10, с. 189]

 

Дело в том, что, судя по этой карт-схеме, отряд В. Атласова в полном составе дошёл до реки Апуки, а затем, в полном же составе, вернулся по якобы пройденному им ранее пути на берег Пенжинской губы севернее перешейка. Но это полностью противоречит другому суждению самой же Г. А. Леонтьевой: «Чтобы одновременно обследовать оба берега Камчатки, Атласов разделил отряд. 30 человек служилых промышленных людей и 30 юкагиров были отправлены вдоль восточного побережья Олюторского моря. Как позже выяснит от очевидцев Крашенинников, эту партию возглавил казак Лука Морозко. Сам же Владимир Атласов, перевалив через Корякский (Ветвейский?

 

319

 

В. Б.) хребет, вернулся на Пенжинский (западный) берег Камчатки и продолжил его обследование» [10, с. 71].

То есть, этот пример самым нагляднейшим образом демонстрирует разночтение в оценках некоторых частей маршрута В. Атласова. Которые даже у одного и того же автора могут быть совершенно, вплоть до полного противопоставления, разными. И вряд ли надо пояснять, что таковая вот разноречивость вызывает законное сомнение в верности представлений той же Г. А. Леонтьевой о путях следования В. Атласова к Камчатке и по Камчатке.

Что же касается варианта передвижения казаков непосредственно по перешейку и о самой его возможности, то следует помнить, что, во-первых, в этих местах в начале апреля ещё царит настоящая – с морозами по ночам до минус 20–22º и ниже – зима. И что, во-вторых, в южной части Парапольского дола всю зиму почти без перерывов дуют сильные северо-западные ветры. Которые в теснине нижней части долины реки Анапки, зажатой между южной оконечностью гор Камлилькынтынуп, высотой до 700 с лишним метров, и северными отрогами Срединного хребта (горы Гульвитахелын и Майниханяв, высотой до 1000 м) разгоняются, как в аэродинамической трубе, до ураганной скорости. Что делает пересечение перешейка в западном направлении, навстречу ветру, весьма трудным, а то и попросту опасным предприятием даже в солнечную погоду.

Впрочем, приведу, для достоверности, свидетельства бывалых людей. «Наибольшее число ветров в районе Пенжинской губы зимой бывает с северной стороны. При этом в январе (1901 г. В. Б.) в Каменском было много штормовых дней при очень низкой температуре и северо-восточном ветре. Например, 17 января температура –21º (минимум ночью –37º), ветер северный и северо-восточный, давление 745 мм и анемометр показывал скорость ветра в 20,2 м/сек» – пишет В. И. Иохельсон [8, с. 13]. И дополняет: «В такие дни никакая одежда, из чего бы она не была сделана, не защищает от холода. Горе человеку, находящемуся в пути в такое время. Снежинки, мелкие как песок, и твёрдые как хрусталь, вихрем носятся и свистят в воздухе, засыпаются под одежду, ослепляют глаза и режут лицо. Руки и всё тело быстро коченеют, и в продолжительной борьбе с беспрерывными порывами ветра человек, в конце концов, изнемогает» [там же, с. 13].

И это, подчеркну, в районе Каменского, где ветры и потише, и пореже. Что же касается самого перешейка, то вот что о тамошней погоде пишет другой свидетель – митрополит Нестор:

 

320

 

«Часто, пересекая Камчатку и направляясь на материк, я проезжал места, прилегающие к реке Анапке. Здесь постоянно бушуют бураны, невероятно опасные для путников, едущих на оленях или собаках. Причиной непрерывных метелей является своего рода ущелье – место между речками Пустой и Анапкой, по местному названное Щёки» [17, с. 107].

Вторит ему и ещё один знаток природы названного края С. Н. Стебницкий: «Между прочим, на этом пути приходится пересекать Анапкинский дол. Зимой для этого необходимо выждать время, когда на Анапке сравнительно спокойно, поскольку не слишком метёт. Помню, в один из первых переездов из Теличек в Кичигу, в декабре 1927 года, когда мы на рассвете выехали со стойбища перед Анапкой, было очень тихо, чуть снежило. День был пасмурный, мороз сравнительно небольшой. Но каюр предупредил меня: «Одевайся теплее, скоро будет Анапка». Я удивился: зачем кутаться в такую тихую погоду. Проехали часа 2–3, выехали на ровное место, и сразу замело. Да так замело, что пришлось надевать вторую кухлянку. Стало холодно. Сверху снег не падал, но настолько сильно мело по земле, что у собак вся шерсть вскоре была забита снегом. Это длилось приблизительно до 3–4 часов дня. Но вот, наконец, сквозь пургу показалась небольшая возвышенность – один из отрогов прерывавшегося в этом месте хребта. Как только мы заехали за скалу, ветер стих, буквально в один момент, стало тихо, как при выезде со стойбища. Впечатление было такое, будто мы с улицы въехали в тёплую комнату: настолько быстро прекратились ветер и метель, как только мы оказались под защитой скал» [18, с. 25].

Исходя из всего сказанного, а также с учётом логики поступков землепроходцев (как, разумеется, эта логика представляется лично мне), мною и было высказано предположение о том, что после посещения Алюторы отряд В. Атласова на западное побережье полуострова вышел многим южнее перешейка [1. 2]. И это представление уже потому ближе к истине, что для В. Атласова, основным устремлением которого было, как это уже не единожды мною подчёркивалось, приобщение под «высокую государеву руку» местного населения и сбор ясака (а вовсе не желание совершать географические открытия) выход на восточное побережье Пенжинской губы по пустынному пространству дола было совершенно не с руки. Совершенно, ибо там не было ни людей, ни пушных зверей.

 

321

 

Так что, вряд ли В. Атласов, уже познавший к тому времени в районе Каменного острога и Парапольского дола силу тамошних пург, да, к тому же ещё и прослышавший от коряк-алюторцев о природной аномалии перешейка, решился пересекать 100 километров абсолютно пустынного пространства «встречь ветру». Ему гораздо проще и безопаснее было проскочить со своим отрядом долину реки Анапки в самом узком (возле устья) её месте. А затем, обойдя по побережью Карагинского залива горы Гульвитахелын и Майниханяв, дойти до реки Валоваям и уже по ней выйти к реке Белой, по долине которой и далее, через невысокий (всего 300 м над уровнем моря) и пологий перевал Срединного хребта, пролегала тропа, ведущая к бухте Подкагерной на западном берегу полуострова.

По этому пути, о существовании которого казаки узнали из расспросов местных жителей, они вышли в верховья реки Пустой (именуемой так потому, что на ней постоянных корякских поселений не было – [19]). И только после этого они повернули к югу и двинулись к рекам Шаманке, Правой и Левой Лесной и далее – к Кинкилю и Палане.

Но мог ли узнать об этой тропе, как и ранее о тропе от устья р. Пенжины до устья реки Алюторы, В. Атласов от местных жителей? Вполне. Напомню по этому поводу, что С. П. Крашенинников, побывавший через сорок лет всего по одному вечеру в посёлках Карага на восточном и Лесная на западном побережьях (то есть многим южнее перешейка) [19, 20], из расспросов местных жителей узнал о географии этого перешейка и лежащей севернее его части побережья Берингова моря гораздо больше, чем знали об этом спустя 250 лет те историки и краеведы, которые отождествляют собственно полуостров Камчатку с материковой частью Камчатской области (края). В частности, он узнал, что наиболее узким местом полуострова является именно названный перешеек, а вовсе не та часть полуострова, которая располагается между реками Лесной на западе и Карагой – на востоке, как это много раз повторял в своих работах тот же Б. П. Полевой [11, 12, 13].

Но последуем за отрядом В. Атласова, который, перевалив Срединный хребет, двинулся вдоль западно-камчатского побережья к югу. И для того, чтобы должным образом реконструировать эту часть маршрута, вновь проясним ситуацию с географией. Ибо в данном случае незнание природных условий и особенностей, с одной стороны, а также излишне прямое (то есть без соотнесения с другими фактами и соображениями) следование свидетельствам скудных на

 

322

 

факты исторических документов – с другой, также приводит исследователей к неверным умозаключениям.

И действительно, относительно движения отряда по западному побережью полуострова в «Скаске» В. Атласова говорится: «А сам де он, Володимир, с остальными служилыми людьми и юкагирями пошли подле Пенжинского моря к Камчатке и иным рекам» [6, с. 71]. И именно отталкиваясь от этих слов, многие исследователи маршрут отряда на участке от перешейка до реки Лесной (а затем и далее – к реке Тигиль) привязывают к самому берегу Пенжинской губы.

Однако выражение – «подле моря», как это уже не раз мною говорилось, вовсе не означает – по самому берегу моря. Это всего лишь где-то рядом, возле, вдоль берега, но не более того. А потому вовсе необязательно трактовать оное выражение буквально – то есть как движение по самому берегу. Тем более что в нашем случае движение по морскому берегу невозможно в принципе. Дело в том, что данная часть полуострова представлена низкогорным и сильно расчленённым кряжем Кинкильско-Тевинского блока Лесновского тектонического поднятия, который к морю выходит сплошным обрывом, прерываемым лишь устьями рек. Отчего по самому берегу продвигаться можно только во время отлива и только пешком, нередко обходя при этом, карабкаясь по крутым склонам, мысы-непропуски. Да и то, возможно это лишь летом, ибо в конце зимы, заваленные битым припаем пляжи, обледенелые кручи, а также жестокие морозы и сильные ветры делают данное мероприятие совершенно невозможным. Особенно учитывая тот факт, что ежедневные приливы в этой части полуострова достигают 9–10 метров. Ненамного лучше обстоят дела и при движении поверху – то есть неподалёку и вдоль кромки обрыва, так как таковое хождение свелось бы к бесконечной череде подъемов и спусков по крутым заснеженным склонам.

Но всё же самым главным обстоятельством, исключающим движение отряда казаков по берегу и вблизи от него, является не столько даже плохая проходимость, сколько отсутствие на этом участке зимних оленьих пастбищ.

Дело тут заключается в том, что очевидное преимущество оленей как транспортного средства (не надо везти с собой корм), оборачивается другим, и весьма существенным, изъяном – необходимостью привязки маршрута к пастбищным угодьям. Ибо, как пишет известнейший знаток жизни и быта населения Северо-Востока России С. Н. Стебницкий: «Олень как ездовое животное пригоден на сравнительно короткие расстояния. На оленях можно

 

323

 

ехать быстро, но сравнительно недолго. Когда приходится ехать на оленях целый день, то в течение дня необходимо раза 3–4 остановиться на час и дольше чтобы дать оленям возможность отдохнуть и попастись. Если этого не сделать, то к концу дня олени могут совсем ослабеть. Во время 3–4-дневного пути с оленями надо обращаться очень осторожно: всегда есть риск, что олень ослабеет, а когда он ослабеет, то ложится, и тогда никакими силами его не заставить подняться. Всё кончается тем, что оленя выпрягают и оставляют здесь же, на дороге» [18, с. 67].

То есть, говоря проще, оленям нужны пастбища. И не просто пастбища, а богатые кормом пастбища, чтобы они за час-полтора успевали наесться. В данной же части полуострова зимние пастбища (именно зимние, так как летом олени прекрасно обходятся травой, свежей листвой, молодыми побегами деревьев и кустарников, а также грибами) располагаются на горных тундрах западных предгорий и отрогов Срединного хребта. Или же на просторных увалах и речных террасах средних частей долин рек Пустой, Шаманки, Левой и Правой Лесной, Кинкиля, Паланы, Кахтаны, Воямполки, Тигиля и их притоков, занятых равнинными тундрами.

Кстати, именно на этих пастбищах выпасали свои стада «оленные коряки». А потому у отряда В. Атласова была возможность приобрести (или взять силой, что и практиковалось) оленей на подмену ослабевшим, или на еду. О чём он, собственно, и свидетельствует: «И недошед Камчатки реки наехали неясачных оленных коряк 2 юрты, и ласково их под царскую руку призывал, и они ясаку великому государю платить не стали и грозили их побить всех. И он де, Володимер, поговоря с служивыми людьми, громил их и побил» [6, с. 71]. Случилось же это, скорее всего, либо на реке Пустой, либо на реке Шаманке.

Кстати, вот это сакраментальное – «громил их и побил», постоянно повторяемое в обеих «Скасках» лучше любых иных доводов подтверждает мысль о том, что отряд В. Атласова буквально «огнём и мечом» прошёл всю Камчатку. Впрочем, это так, к слову – к слову о «ласке и привете», с которыми казаки В. Атласова якобы собирали ясак. И потому вернусь к самому походу.

Итак, отряд В. Атласова в этой части полуострова реально мог продвигаться не по берегу и даже не вдоль берега, а только в 20–30 км и более от него, по тропам и оленным перегонам, проложенным коряками в Пустореченской и Паланской тектонических впадинах, отделяющих Срединный хребет от прибрежных поднятий северо-западной части полуострова.

 

324

 

Что же касается самого факта привязки историками и краеведами маршрута отряда В. Атласова к берегу Пенжинской губы, то во многом он объясняется тем, что сами они в этом районе не бывали, а пользоваться картами Генерального штаба, достоверно отражающими местные особенности рельефа, возможности не имели. Хотя, замечу, отсутствие личного опыта и подробных топографических карт вполне можно было бы компенсировать данными специальной (геологической, например) литературы, достаточно полно и, главное, достоверно освещающей природу этой части полуострова.

После указанной выше встречи с оленными коряками, казаки вышли к урочищу Волчий перегон, протянувшемуся от средней части долины реки Правой Лесной до реки Паланы. Следуя этим урочищем, представляющим собой плоское тектоническое понижение (мульду) между отрогами Срединного хребта и горами Кинкильско-Паланского поднятия (и тем самым, кстати, прекрасное оленье пастбище), отряд вышел к Среднему Паланскому (Ангавить) острожку, расположенному «… на месте от натуры крепком, ибо оное и высоко и весьма круто, и всход имеет с одну сторону, по которому не больше как трём человекам вряд идти можно» [19, с. 149].

Здесь отряд В. Атласова пережил трудную осаду восставших юкагиров и примкнувших к ним коряков, потеряв при этом несколько человек убитыми. Вот как об этом пишет Б. П. Полевой: – «Юкагир Ома объявил Атласову, что он будто бы заметил лыжный след в стороне. Атласов приказал четырём его казакам проверить это известие, и когда они остались на ночёвку, Ома и другие заговорщики вероломно убили трёх казаков. Затем юкагиры неожиданно напали на основной отряд Атласова и убили ещё несколько человек» [13, с. 87]. И чуть ниже дополняет, что Ома, Тыкно и их сообщники «… убили пять человек, Евдокима Старловского, Матюшку Прибылова, Архипа Микитина, Сеньку Галева, Ивашку Стадухина, да промышленных людей Кирилка Иванова, Лучку Фёдорова, Сидорка Дмитриева и ево Володимера избранили и с ним больше тридцати человек переранили служилых людей» [там же, с. 87].

То есть, по мнению Б. П. Полевого, на реке Палане было убито 8 человек и ранено более 30. И с этим мнением можно было бы согласиться полностью, если бы оно не противоречило другим данным по этому же поводу.

 

325

 

Так, например, Г. А. Леонтьева, определяя число служилых людей в отряде В. Атласова на момент выхода из Анадырска в 60 человек, считает, что во время осады в отряде В. Атласова было убито 6 и ранено 15 казаков [10]. Этой же – 6 человек погибших – цифры придерживается и А. С. Зуев [14]. И это же число погибших называет сам В. Атласов.

То есть, как можно видеть, вновь наблюдается несходство оценок. Не берусь судить, кто в данном случае и почему ошибается, но для интереса всё же обращусь к нехитрым арифметическим выкладкам. С тем, чтобы попробовать разобраться как с численностью отряда В. Атласова до и после осады, так и с количеством людей, примкнувшим к его отряду вместе с Лукой Морозко.

Итак, как мы помним, после отбытия трёх человек во главе с Олёшкой Пещерой от устья Пенжины в Анадырск, в отряде В. Атласова осталось 57 служилых и промышленных людей и 57 юкагиров. А на момент установки креста в долине реки Камчатки под началом В. Атласова было 55 служилых и промышленных людей. И простое сопоставление этих цифр говорит о том, что численность группы Л. Морозко, примкнувшей к отряду В. Атласова в районе Усть-Пенжины, равна количеству погибших казаков минус 2 человека – то есть либо 4, либо 6 человек. А также о том, что общее число служилых и промышленных людей, вышедших к реке Алюторе, составляло не 60, как принято считать, а либо 61, либо 63 человека. Столько же, надо думать, насчитывалось и юкагиров. Так что расчёт этот хотя и простенький, однако он всё же привносит некоторую толику нового в наши привычные представления.

Что же касается осаждённых казаков, то спасло их лишь то, что Лука Морозко, двигаясь по восточному побережью полуострова, достиг к этому времени района реки Караги. То есть оказался сравнительно недалеко от Паланы, вследствие чего посланный В. Атласовым за помощью верный юкагир смог быстро его найти. Вот как сказал обо всём этом сам В. Атласов: «И божею милостию и государевым счастием они, служилые, справились и их, иноземцов, от себя отбили и сели в осад (возле Паланы, напомню, В. Б.), и послали к товарищам своим служилым людям с ведомостью юкагиря, и те служилые люди к ним пришли и из осады их выручили» [6, с. 72].

К сказанному остаётся добавить, что возле впадения реки Крестовки в реку Палану (то есть вблизи места расположения острожка Ангавить) есть урочище, также именуемое Крестовка, где на верху крутого речного утёса стоит (ещё в 1991 году стоял) крест. Не в память ли битвы казаков с изменившими им

 

326

 

юкагирами и на месте захоронения убитых был первоначально поставлен здесь крест, который затем постоянно восстанавливался, задам вопрос? И вопрос тем более уместный, что названный крест как раз и стоит «на месте от натуры крепком».

Впрочем, получить на него ответ я не рассчитываю. А потому лишний раз обращу внимание на то, что относительно места осады должного единства взглядов также не обнаруживается. К примеру, и С. П. Крашенинников («Морозко с Атласовым сошёлся на Тигиле реке…» – [19, с. 749]), и В. И. Иохельсон («В Тигиле он встретил Морозко, который собрал ясак с олюторских коряков и с коряков, живших по побережью Берингова моря» – [8, с. 212] и авторы монографии «История Чукотки с древнейших времён до наших дней» [21] считали, что оба отряда соединились на реке Тигиль. И неважно, в данном случае, по какой причине возникло у них такое предположение. Важно то, что оно совершенно не стыкуется с данными самого В. Атласова.

Слегка оправившись от ран (сам В. Атласов был ранен в шести местах), казаки двинулись тундрами вдоль морского берега к устью реки Тигиль, обходя с запада предгорья Срединного хребта, где выпасали своих оленей многочисленные корякские семьи и роды. Достигнув низовьев реки Тигиль (Кыгыл), В. Атласов «произвёл правёж» – наказание батогами изменивших юкагиров. После чего 30 из них, вместе с соответствующим количеством оленей, тайком покинули отряд и вернулись на реку Анадырь. Правда, А. С. Зуев [14] считает, что половина юкагиров во главе с Омой сбежала ещё на реке Палане. Однако в «Скаске» В. Атласова об этом говорится так: «И он де Володимер в Кыгил реке дал им страсть (остраску) – бил батоги. А изменники де Ома (с товарищи) от них ушли» [6, с. 72]. То есть налицо ещё одно досадное несоответствие современных оценок реальной ситуации.

Зато становится ясным, что после этого исхода юкагиров возможностей для дальнейшего передвижения у казаков стало значительно меньше, ибо и число оленей, и число каюров-юкагиров сократилось вдвое. И это обстоятельство обязательно следует учитывать при реконструкции последующей части маршрута атласовцев по полуострову. Дело в том, что дальше и вовсе начинаются сплошные загадки, ибо представить последующий маршрут поредевшего отряда атласовцев, исходя из уже имеющихся представлений очень нелегко. А вернее сказать, очень непросто сложить предельно скудные данные самого В. Атласова, и не всегда верные суждения его комментаторов, в целостную и непротиворечивую картину.

 

327

 

Позволю себе, для наглядности, задать донельзя простой вопрос – куда направился отряд В. Атласова от Кыгыла (Тигиля)? Ответ, казалось бы, предельно очевиден – к реке Камчатке. Но это только казалось бы. Ибо, во-первых, согласно одному из свидетельств С. П. Крашенинникова [19, с. 749], от реки Тигиля вновь объединившийся отряд направился к рекам Большой и Голыгиной, оттуда повернул назад и дошёл до реки Ичи, где перезимовал, и только на следующий год вышел на реку Камчатку. Правда в основном тексте «Описаний» данное высказывание отсутствует. И это говорит о том, что оно, скорее всего, было позаимствовано С. П. Крашенинниковым из рассказов местных казаков, а потому оказалось неверным. Тем более, что таковой временной разрыв в маршруте не соответствует дате (июль 1697 года), написанной на кресте Атласова.

Впрочем, вернусь к ситуации с направлением движения казаков к самой реке Камчатке. И предварительно замечу, что стоит только уточнить ранее заданный вопрос – а как, каким то есть путём, отряд шёл к Камчатке и в каком месте он достиг её? – как эта самая ситуация вообще запутывается до предела.

И действительно, сам В. Атласов по этому поводу сообщает: «… взяв вожев (проводников, В. Б.) дву человек, пошёл с служилыми людьми и остальными ясачными юкагирами, которые не в измене, подле моря на оленях и дошёл на Камчатку реку» [6, с. 72]. И всё. Ни каким путём он от моря вышел к перевалу на Срединном хребте. Ни как он затем двинулся к реке Камчатке. Ни в каком месте он вышел на её берег. Ничего. Вот и приходится исследователям выдвигать разного рода предположения и догадки.

Одни авторы [11, 13] полагают, что, следуя по долине реки Тигиль, отряд вышел на водораздел Срединного хребта между истоками реки Седанки (правого притока р. Тигиля), и истоками реки Левой – одного из основных притоков реки Еловки. И полагают, надо думать, на том основании, что именно по долинам названных рек и их притоков пролегал основной нартовый путь от реки Тигиля к реке Камчатке и обратно [19].

Вот как об этом пишет Г. А. Леонтьева:

«Путь по реке Тигиль Владимир Атласов и его спутники преодолели без особых приключений. Коряки, жившие в самом большом тигильском острожке Кульваучь, заплатили ему ясак. Заходил Атласов и в небольшой приток Тигиля – речку Кыгын (в 5 верстах от устья Тигиля), где собрал ясак с коряков, проживающих в Напанском острожке. Или в Кульвауче, или в Напане он взял с собой двух проводников – коряков, которые хорошо знали путь с Тигиля на

 

328

 

Камчатку. В то время местные жители чаще всего с Тигиля на реку Камчатку переходили по её левому притоку – речке Еловке, верховья которой близко подходили к верховью Тигиля. У верховья тиля, ввиду наступившей весны, Атласов оставил несколько юкагиров с оленями и нартами и пешим пошёл на Еловку. Путь был тяжёлым. Продовольствие, оружие и прочую кладь люди несли на себе» [10, с. 76].

То есть, согласно Г. А. Леонтьевой, отряд В. Атласова к реке Камчатке проследовал по долине реки Тигиль. Одна при этом бросаются в глаза некоторые, скажу так, нестыковки с реальностью. Начну с того, что С. П. Крашенинников, на мнение которого в данном случае ссылается Г. А. Леонтьева, реку Кыгын, которую казаки по острожку Напана именовали рекой Напаной, относил к «знатным» – то есть к большим, притокам Тигиля. И тут С. П. Крашенинников не ошибался. Однако он ошибся, написав, что река Напана впадает в Тигиль с севера – с правой, то есть, стороны. Как ошибся он и в том, что устье реки Напаны располагается в 5 верстах от устья Тигиля, ибо на самом деле река Напана впадает в Тигиль в 10 км от моря, а сам острожек Кыгын (Напана), располагался в 20 км от устья рек Напаны. Так что не всё так просто с притоками, как можно было бы подумать, исходя из представлений Г. А. Леонтьевой.

Однако ещё большее недоумение вызывает её же предположение о ясаке, якобы взятом В. Атласовым с жителей острожков Кыгын и Кульваучь. Дело тут заключается в том, что отряд казаков подошёл к реке Тигиль не ранее середины мая. А охота на пушного зверя обычно заканчивается в марте, а т и в феврале. И, следовательно, местному населению платить ясак было просто нечем – не случайно же, забегу немного вперёд, ительмены реки Камчатки уговаривали В. Атласова отложить уплату ясака на год, с тем, чтобы можно было предстоящей зимой добыть звериные шкурки. Так что если предположить, что В. Атласов всё же получил ясак, то остаётся, вслед за этим признать и то, что жители долины реки Тигиль заранее приготовили необходимое количество шкурок. А вот это предположение не поддаётся никакой логике.

Но раз о ясаке не может быть и речи, то не может быть разговора и о том, что отряд казаков переправился через реку Тигиль только для того, чтобы пометаться без толку от острожка Напана до отстоящего от него в 40 км острожка Кульваучь, располагавшегося на левом берегу реки Тигиль в 6 верстах выше устья реки Седанки. То есть, говоря иначе, уж если казаки переправились

 

329

 

через реку Тигиль в районе устья реки Напаны, а затем вышли к острожку Кыгын (Напану), то возвращаться им назад к реке Тигиль было совершенно не с руки. И, следовательно, река Напана была им нужна лишь потому, что вдоль неё проходил очень удобный для передвижения оленьего стада путь к средней части реки Тихой Хайрюзовой, по долине которой, проходил не менее удобный путь к тому перевалу Срединного хребта, с которого открывался путь к реке Камчатке.

Тем не менее, версии о движении отряда В. Атласова вверх по долине реки Тигиль от самого, практически, его устья, придерживаются все исследователи. При этом в качестве дополнительного довода в пользу этой версии маршрута В. Атласова, некоторые из них ссылаются на пример похода Луки Морозко, который годом раньше до самой Камчатки реки якобы «не доходил один день для того за малолюдством служилых людей» (Челобитная Луки Семёнова Морозко и его товарищей – Ивана Голыгина, Максима Албазинского, Алёшки Тюти, Сидора Иванова Бычана и Григория Худякова [13, с. 64]). То есть, они, по существу, считают, что В. Атласов всего лишь повторил путь Л. Морозко.

Однако вовсе не факт, что Л. Морозко к долине Камчатки шёл по Тигилю. Он вполне мог это сделать, следуя долиной реки Тихой Хайрюзовой, ибо по западу полуострова он, возможно [12], доходил до реки Морошечной, расположенной южнее реки Хайрюзовой. А оттуда к реке Камчатке выходить, как будет показано далее, и многим ближе, и многим легче, чем от Тигиля. К тому же, подчеркну, от верховий Еловки до реки Камчатки идти надо было не один день, тогда как от перевала через Быстринский хребет, к которому подводит тропа, пролегающая по долинам рек Тихой Хайрюзовой и Анавгаю, спустится вниз, к Камчатке, за один день действительно возможно.

И всё же самым менее серьёзным, обстоятельством, воспрепятствовавшим продвижению отряда В. Атласова по долине реки Тигиль, оказался фактор времени. Вспомним, от реки Алюторы В. Атласов отправился в начале апреля. Если добавить к этому время, затраченное на выход к реке Палане (как минимум 2 недели), на осаду и оправление от ран (ещё две недели), а также на достижение реки Тигиля (около 2 недель), то выйти от низовьев Тигиля отряд мог не раньше середины мая. То есть в самом начале весенне-летнего паводка.

Кстати, о достоверности этого временного расклада можно судить по высказыванию В. Атласова, в котором он предельно точно указывает время

 

330

 

движения своего отряда по каждому из основных этапов своего похода: «А из Анадырского ходу до Пенжины реки тихим путём 3 недели, а от Пенжины до Люторских народов 2 недели. А от Лютор до Камчадальских первых рек 6 недель, а от Кыгыла до Камчатки (реки) переход на оленях 2 недели, а до Курил ходу от Кыгыла ж 5 месяцев» [6, с. 75]. Из которого следует, что к реке Тигиль, где рядом с оленными коряками, проживали ительмены (камчадалы) отряд В. Атласова действительно подошёл в середине мая. И что вояж отряда от устья реки Тигиль до реки Камчатки, а оттуда до реки Голыгиной и обратно до реки Ичи, длился пять месяцев.

То есть, отряд В. Атласова к низовью Тигиля действительно подошёл в самом конце мая или в самом начале июня, когда уже начался бурный подъём воды в результате таяния снега в горах. И уже только по причине неизбежности частых переправ оленьего обоза через большую реку и её многочисленные и многоводные притоки) казаки не стали бы передвигаться вверх по его долине.

К тому же, не надо забывать, в те времена в нижнем и среднем отрезках долины реки Тигиля располагались многочисленные селения и стойбища ительменов и оленных коряков (Калаучь, Кенгеля, Утинкем, Мыллаган, Щипин, Кохча, Мыжолг, Айпра, Кульнаучь [19, с. 112], весьма воинственно настроенных против русских. И казакам, которые ещё не полностью оправились от ран, полученных при осаде на реке Палане, было не с руки лишний раз подвергаться опасности. Которая действительно была более чем реальна – ведь, напомню, именно в одном из перечисленных острожков (Кохче) позднее был убит Лука Морозко с двумя товарищами [19, с. 749].

Тем не менее, рассмотрим ещё один вариант движения казаков по долине Тигиля. То есть вариант, предложенный составителями историко-географического атласа Камчатки [5]. Согласно их версии, отряд В. Атласова, следуя вверх по долине реки Тигиля, вышел, через Срединной хребет к истоку реки Крестовой (Кшанучь, Белой), и по долине последней спустился к реке Камчатке. Однако и этот вариант, которого придерживались Л. С. Берг [15], Д. М. Лебедев [9] и В. И. Воскобойников [16], не выдерживает критики. И прежде всего потому, что все упомянутые авторы, пользуясь при разработке своих предположений мелкомасштабными картами (а то и вовсе обычными карт-схемами), прорисовывают маршрут казаков от истока Большого Тигиля напрямик к истоку реки Белой, однозначно воспринимая последнюю за реку Крестовую (Кшанучь).

 

331

 

Однако при этом названные исследователи проигнорировали (пусть бы и поневоле, по незнанию) тот факт, что на этом «прямом» пути стоит огромный вулканический массив Алней-Чашаконджа (рис. 5), который в своей водораздельной (между истоком Большого Тигиля и истоком реки Правой Белой) на полтора километра возвышается над перевалами Срединного хребта, расположенными севернее и южнее его оснований. То есть, расшифрую, они упустили из виду то, что названные перевалы представляют собой плоскую, почти горизонтальную поверхность древнего лавового плато, занятого горно-тундровой растительностью. Что массив Алней-Чашаконджа – это сплошь крутые (до 45° и более) каменистые склоны, с многочисленными осыпями, скалами, останцами, обрывами, а также с ледниками и многолетними снежниками в привершинной их части. И что восточный склон вулкана Чашаконджа одним сплошным, высоким и очень крутым уступом обрывается в его кальдеру, днище которой полностью занято громадным ледником с многочисленными трещинами (рис. 5).

Так что, повторюсь ещё раз, казаки, оставившие своих оленей на приводораздельной тундре, и потому вынужденные все свои вещи, продукты и снаряжение нести на себе, никак не могли предпочесть лёгкий подъём и спуск по низкому и не очень крутому перевалу, отчаянному скалолазанию.

Правда, мне могут возразить, что на самом деле названные авторы о всех этих природных особенностях района знали, но вследствие использования мелкомасштабных карт они просто не смогли их подчеркнуть. Ну что ж, к сведению это возражение принять можно. Но только к сведению, ибо сторонниками указанного маршрута непременно подчёркивается, что сразу же с перевала казаки спустились в долину реки Крестовой (Кшанучь, Белой). А вот это уже невозможно в принципе, ибо если путники и выходили (зимой на собачьих упряжках зимой, а летом – пешком) к названному перевалу, то только по реке Малый Тигиль. От истоков которого можно спуститься либо к истоку реки Половинной, либо к истоку реки Крюки, но никак не к истокам реки Белой.

Ну и, наконец, приведу ещё одно соображение не в пользу вариантов передвижения с достаточно большим стадом оленей по средней части долины реки Тигиль. Дело в том, что в преддверии или самом начале лета высохшая прошлогодняя трава и травяная ветошь летних пастбищ приуроченных к террасам средней части долины реки Тигиля, представляют собой «голую» – то есть без витаминов и минеральных веществ – клетчатку, проку от которой очень

 

332

 

мало. В том смысле мало, что таковая ветошь в организме оленей может усваиваться только в случае её ферментации лишайниками. А лишайники в этой части долины отсутствуют полностью, появляясь вновь лишь в истоках Тигиля на приводораздельной части Срединного хребта.

 

Рис. 5. Схема ледников кальдеры вулкана Чашаконджа [26]:

1 – водораздел Срединного хребта; 2 – гребень кальдеры; 3 – граница ледниковых тел; 4 – моренный покров на поверхности ледников; 5 – боковая морена; 6 –конечная морена; 7 – выход коренных пород; 8 – сезонная фирновая линия.

 

Объясняется же это отсутствие лишайников тем, что вулкан Большая Кетепана, некогда преградивший реке прямой путь к морю, «создал» в этом закрытом от моря «зигзаге» речной долины своеобразный континентальный «оазис». В котором равнинные тундры, столь обычные для надпойменных террас рек северной половины Западной Камчатки, оказались замещены лугово-лесной растительностью.

Таким образом, говоря окончательно, и этот второй вариант не может претендовать на признание. А потому мною была предложена ещё одна версия

 

333

 

движения казаков к Срединному хребту [22]. Версия, согласно которой казаки от устья Тигиля сперва двинулись по направлению к реке Тихой Хайрюзовой, а затем по её долине вышли к самому хребту (рис. 6).

 

Рис. 6. Карт-схема маршрутов отряда В. Атласова от реки Алюторы до реки Камчатки:

1 – по автору; 2 – по историко-географическому атласу; 3 – по Г. А. Леонтьевой; 4 – перевалы; 5 – острожки.

 

334

 

В пользу этого варианта прежде всего свидетельствует высказывание – «подле моря» – самого В. Атласова. Дело тут заключается в том, что казаки своё дальнейшее движение от реки Тигиль начали либо от современного посёлка Тигиль, либо от острожка коряка Тынгену, расположенного в 13 км от моря, к острожку Кыгын (Напана), ибо там имелись средства для переправы людей и грузов, тогда как олени переплыли реку сами.

Не в меньшей степени в пользу этого варианта говорит и то, что тундры приморской равнины, будучи прекрасными оленьими пастбищами, к этому времени уже освобождаются от снега и начинают покрываться свежей травой. И, следовательно, казакам, которые, лишившись половины своих оленей, вынуждены были далее следовать пешком, везя груз на оставшихся оленях (а, как известно, по тундре на санях можно передвигаться и летом), во всех смыслах этого слова было сподручнее идти именно этим путём. Тем более что это позволяло, как уже говорилось, избежать частых переходов через многоводные русла Тигиля и его притоков и совершенно ненужных встреч с воинственными аборигенами, острожки которых располагались в долине реки Тигиль.

Следуя долиной реки Напаны, отряд вышел к реке Тихой Хайрюзовой, для чего ему пришлось обогнуть с запада огромную постройку вулкана Большая Кетепана. И вновь, для прояснения ситуации, уточню, что местные жители этим путём нередко проходили [24] на батах, преодолевая при этом волоком несколько километров очень плоского водораздела между Напаной и Тихой Хайрюзовой. Так что попасть из одной долины в другую действительно можно было очень легко.

Обходя этот же вулкан с юга, отряд постепенно повернул к Срединному хребту и ту же поднялся на невысокое (от 400–500 до 700–800 м) обширное и ровное лавовое плато, расположенное в районе многочисленных истоков реки Тихой Хайрюзовой. То есть и впрямь казаки шли самым лёгким из всех возможных, путём.

Выйдя по плато к восточному подножию вулкана Анаун, то есть к месту, где долина реки Балыгингат (одного из истоков Тихой Хайрюзовой) сходится с долиной реки Анавгай, казаки оставили там, под присмотром части юкагиров, своих оленей на откорм. А сами, преодолев очень низкий и плоский водораздел, отделяющий вышеназванное плато от реки Анавгай, спустились к этой реке, и по тропе, которая проходила по её долине, проследовали к перевалу через Быстринский хребет, от которого начинался спуск к реке Камчатке.

 

335

 

Таковым представляется мне путь отряда В. Атласова к Срединному хребту. Правда, от верховьев Тихой Хайрюзовой к хребту можно было выйти и севернее, в районе перевала, расположенного между Малым Тигилём и реками Половинной и Крюки. Однако перевал через Быстринский хребет не только ближе к истокам реки Тихой Хайрюзовой, но и ниже, чем перевал в истоках реки Малый Тигиль. Причём эта разница в расстоянии и высоте отчётливо прослеживается ещё из средней части долины реки Тихой Хайрюзовой. Откуда, к тому же, прекрасно можно было видеть, что водораздельное плато, прилегающее к верховьям Малого Тигиля, ещё только-только начинает освобождаться от снега. И, следовательно, было на тот момент менее подходящим для выпаса оленей, чем плато, расположенном в верховьях притоков реки Тихой Хайрюзовой, где уже вовсю царствовала весна.

То есть, говоря со всей определённостью, казаки ещё до подхода к приводораздельной части Срединного хребта могли убедиться в преимуществах пути, предложенного проводниками, и реально оценить обстановку с тем, чтобы выбрать наиболее оптимальный вариант движения к реке Камчатке.

Итак, исходя из всего сказанного, и опираясь на свой собственный многолетний опыт полевой работы в этих местах (в частности, в 1979 году мне, с моим напарником В. Тарасовым, довелось пройти с лошадями из долины Большой Тигиль по долине Малый Тигиль в долину реки Анавгай и проследовать далее до реки Быстрой и посёлка Эссо, да и в последующем не раз проходить этими местами), я всё более и более склоняюсь к тому, что отряд В. Атласова, следуя тропой по долине реки Анавгай, вышел к перевалу через Быстринский хребет, и уже оттуда, по той же тропе, идущей по долине реки Кахтун, спустился к самой Камчатке

В пользу этого предположения говорят следующие обстоятельства. Во-первых, в этом случае, оторвавшись от оленей (а потому вынужденные нести всё своё имущество на себе), казаки смогли весь путь от реки Анавгая до реки Камчатки пройти по набитой тропе. Что помимо заметного облегчения передвижения, давало ощутимый выигрыш времени. Которого, как известно, всегда не хватает. А, во-вторых, казаки при этом выходили к наиболее густо населённому участку долины реки Камчатки.

Правда, ранее я считал [1, 2], что казаки вышли на водораздел Срединного хребта в районе вулканического плато, расположенного между истоком реки Малый Тигиль, с одной стороны, и истоками рек Половинная и Крюки, с другой. И считал, полностью положившись на следующее свидетельство С. П.

 

336

 

Крашенинникова: «Крыг (Крюки) речка, от устья речки Харатун в верстах 15, вышла верстах в 60 из хребта и впала в Камчатку по течению с левой стороны, по ней ходят на вершины Тигиля реки» [19, с. 660]. То есть, как представлялось мне тогда, коль скоро по долине реки Крюки «ходят на вершины Тигиля», то там должна была быть тропа, о существовании которой вожи, нанятые в Тигиле, не только знали, но и сознательно привели к ней казаков.

И, надо сказать, тропа там действительно существовала. Однако тогда мною не был принят во внимание временной фактор, согласно которому, отряд В. Атласова к водоразделу Срединного хребта вышел в конце мая – начале июня. А именно этот факт играет определяющую роль в реконструкции данной части похода В. Атласова.

Дело в том, что в это время, как уже говорилось ранее, тундры, расположенные в верховьях Малого Тигиля на высотах от 900 до 1100 метров над уровнем моря, ещё только-только начинают освобождаться от снега. Причём кормовая ценность этих тундр на это время оставляет желать много лучшего, так как трав там ещё нет, а мхов и лишайников в этой местности недостаточно. Тогда как тундры верховий реки Тихой Хайрюзовой, расположенные на высотах от 500 до 800 м, уже полностью освобождаются от снега (кстати, о том, что здесь значительно теплее, свидетельствует факт произрастания лиственницы), и на них начинает появляться свежая трава. Это и послужило одним из основных условий продвижения отряда В. Атласова к Срединному хребту по долинам рек Напаны и Тихой Хайрюзовой и стало одной из причин последующего выхода отряда по реке Анавгай к указанному перевалу через Быстринский хребет и, затем, по реке Кахтун к реке Камчатке.

Впрочем, не стану спешить с окончательными выводами, а попробую проанализировать ситуацию с выходом атласовцев к реке Камчатке ещё с одной стороны.

Итак, у нас есть три разных варианта движения отряда В. Атласова к реке Камчатке. Это, во-первых, спуск по реке Еловке, как считают Б. П. Полевой, Г. А. Леонтьева и некоторые другие авторы. Это, во-вторых, спуск по реке Кшанучь, как думают авторы историко-географического атласа и иже с ними. И это, в-третьих, проход по реке Кахтун, как представляется мне ныне.

Вполне очевидно, что в силу известной предположительности доводов «про и контра», каждый из этих вариантов имеет свои собственные недостатки. Так что остаётся выявить их и показать их роль и значимость в реконструкции реальной ситуации. А для этого необходимо установить такие условия

 

337

 

(критерии), без соответствия которым тот или иной вариант движения атласовцев к реке Камчатке оказывается заведомо недееспособным.

Таких критериев, на мой взгляд, четыре. Это наиболее благоприятные, на начало лета, условия выпаса оленей. Это наличие в месте выхода казаков к реке Камчатке четырёх, рядом или близко расположенных, ительменских острожков. Это трёхдневный сплав по реке Камчатке отряда казаков и сопровождающих их ительменов от первых 4 острожков к тем острогам, которые отряд В. Атласова «погромил». И это, наконец, сплав С. П. Крашенинникова на батах в 1739 году [19, 20], во время которого он 21 сентября от речки Федотовщины (Никулки) проплыл, миновав устье реки Козыревской, до Старого Салаварова жилища (всего 110 вёрст); 22 сентября от Старого Салаварова жилища доплыл сперва до реки Кру-кыг (Крюки), а, затем, и до реки Крестовой (всего – 47 вёрст); 23 сентября доплыл, последовательно, до реки Еловки, Старого Нижнего Камчатского острога и речки Курарачи, вытекающей из озера Куражечного (всего – 37 вёрст); и, наконец, 24 сентября добрался до Куан острожка и, затем, до Ильчумчь реки, от которой, как он пишет, «щоки» начинаются (всего – 48 вёрст).

Об условиях выпаса оленей уже было сказано. Тем не менее, к этой теме я ещё вернусь, а пока сосредоточу внимание на остальных критериях. Итак, вариант первый – по реке Еловке. Начну с того, что в «Скасках» В. Атласова нет ни одного упоминания о том, что его отряд спускался со Срединного хребта именно по этой реке. Есть всего лишь предельно лаконичное: – «… и взяв вожей дву человек, пошёл с служивыми людьми и с остальными ясачными юкагирями, которые не в измене, подле моря, на оленях, и дошёл на Камчатку реку». А потому мнение о том, что именно еловские острожки оказались первыми ительменскими поселениями, встреченными казакам на своём пути к реке Камчатке, уже изначально вызывает сомнение, поскольку к реке Еловке, следуя по долине реки Тигиль, нужно идти от моря, а не подле моря.

И всё же допустим, что отряд В. Атласова действительно вышел на водораздел Срединного хребта между реками Седанкой и Еловкой. Но тогда следует признать и то, что своих оленей В. Атласов оставил на горной тундре, расположенной севернее вулканического массива Алней-Чашаконджа, в районе вулкана Кебеней. А ещё точнее – между истоками рек Седанки, Рассошины, Калгауча и Перевальной – впадающими в реку Тигиль, и истоками рек Рассошиной, Левой, Двухюрточной и Киревны, впадающими в реку Еловку.

 

338

 

А затем по реке Еловке вышел к реке Камчатке. Как следует признать и то, что в этом случае первыми четырьмя ительменскими острожками на его пути могли быть только те, которые стояли на берегах реки Еловки или её притоков.

Итак, критерий первый. Касаясь возможности пребывания оленей на водоразделе между Седанкой и Еловкой остаётся лишь повторить, что и здесь, на высотах от 800 и более метров над уровнем моря, оленьи пастбища также ещё не полностью освободились от снега. И потому казакам было бы не с руки оставлять здесь своих оленей.

Что же касается острожков, то предварительно замечу, что, во-первых, все без исключения исследователи при определении числа первых острожков ссылаются на одно и то же высказывание В. Атласова: «И наехали 4 острога, а около тех острогов юрт ста с четыре и боле, и подозвал их под царскую высокосамодержавную руку, и ясак с них вновь имал, а с кого имяны – подаст книги» [6, с. 72]. И что, во-вторых, названия таковых острожков можно узнать только по материалам С. П. Крашенинникова, так как сам В. Атласов названий этих, да и всех прочих острожков долины реки Камчатки не приводит.

И вот тут-то и начинается неразбериха. Дело в том, что исследователи, говорящие о спуске отряда В. Атласова в долину Камчатки по реке Крестовой (Белой), нигде и ничего не говорят об острожках, расположенных в районе устья этой реки. Разве что А. С. Сгибнев [23] упоминает о том, что отряд В. Атласова разгромил некий острожек, стоящий на болоте в долине реки Кшануь (Крестовой). Но, во-первых, один острожек – не четыре. Но, во-вторых, это мнение о разгроме явно противоречит утверждению В. Атласова о том, что с жителями первых четырёх ительменских острогов, встреченных казаками на берегах реки Камчатки, у них с самого начала сложились мирные отношения.

Если же признать, что казаки к реке Камчатке вышли по долине реки Еловки, то возникают новые разночтения. Суть которых заключается в том, что С. П. Крашенинников приводит название пяти ительменских поселений, расположенных в бассейне реки. Это Колилюничь (в официальных ясачных списках именуется Верхне-Еловским), Дачхон (позднее – Горелый), Ухарин, Горбунов и Коанным (позднее – Харчин). Причём, специально подчеркну, перечисляются названные острожки на одной и той же странице [19, с. 111], а потому обнаружить их число и названия не представляет, казалось бы, труда.

Однако Г. А. Леонтьева [10] к числу первых четырёх ительменских поселений, встреченными казаками в долине реки Камчатки, относит острожки

 

339

 

Горбунов, Дачхон и Коанным, расположенные в долине реки Еловки, и острожек Пингаушчь, некогда стоявший на левом берегу реки Камчатки в 26 верстах ниже устья реки Еловки. То есть, надо полагать, не усмотрев по каким-то причинам в «Описании земли Камчатки» названий пяти еловских поселений, она попросту приписала к трём известным ей еловским острожкам ещё один – камчатский.

Солидаризуются с ней в этом вопросе и другие исследователи. Причём некоторые из них входят при этом в противоречие со своей же собственной точкой зрения. К примеру, известный сибирский историк А. С. Зуев в самом начале своей капитальной сводки [14, с. 27] сообщает (без упоминания названий), что на реке Еловке располагалось 5 ительменских острожков. А в приложении к этой же книге (с. 232) он пишет, что в районе впадения реки Еловки в Камчатку отряд В. Атласова обнаружил первые 4 ительменские поселения и приводит их названия – Горбунов, Дачхон, Коанным и Пингаушчь – позаимствованные им, по его же словам, у Г. А. Леонтьевой.

Если же сказанному добавить, что перечисленные острожки находились достаточно далеко (Коанным – в 20, а Пингаушчь в 26 км) от устья реки Еловки, а вовсе не в районе её устья, то поневоле приходишь к выводу, что сторонники этой версии движения отряда В. Атласова к реке Камчатке так и не разобрались с тем, где же располагались эти острожки, и сколько их было на самом на самом деле. Или, говоря точнее, они невнимательно отнеслись к той части информации С. П. Крашенинникова, которая указывает как на расположение самих отрожков, так и на расстояния между ними, а также на расстояния между ними и прочими (устья рек, например) географическими объектами (ориентирами).

Более того, они даже не задались мыслью о том, что этих самых острожков на реке Еловке могло быть больше, чем перечислял С. П. Крашенинников. Вполне могло быть, ибо, например, только я знаю два места на берегу Еловки (и только ниже бывшего острожка Коанным), где, судя по внешним приметам, располагались поселения ительменов. Причём, подчеркну, отметил я эти места лишь походя, передвигаясь к месту основной работы. Так что, скажу окончательно, на реке Еловке ительменских острожков во времена В. Атласова было настолько много, что не было ни малейшей нужды «пристёгивать» к ним ещё и камчатский острожек Пингаушчь.

Но где же, в таком случае, располагались (могли располагаться) первые из встреченных казаками острогов? Конечно же, наиболее точный ответ на него

 

340

 

могли бы дать ясачные книги В. Атласова. Дело в том, что в его «Скасках» нет названий ни одного из ительменских острожков, расположенных на реке Камчатке. И нет, скорее всего, потому, что и названия объясаченных острогов, и места их расположения приводились им в ясачных книгах. Однако, к сожалению, книги эти до сих пор так и не обнаружены.

Зато в самих «Скасках» приводится такое вот сообщение: «И они Камчадальские иноземцы стали ему Володимеру с товарищи говорить, что де с той же Камчатки реки приходят к ним камчадалы и их побивают и грабят, и что ему Володимеру с ними на тех иноземцов идти в поход и с ними их смирить, чтоб жили они в совете» [6, с. 72]. Из которого становится ясным, что таким вот образом жаловаться на жителей «той же реки» (Камчатки) могли только жители «той же реки» (Камчатки), но никак не обитатели другой (Еловки) реки. Но раз так, то казаки просто не могли спускаться по Еловке.

Перейдём теперь к оценке ситуации с позиций третьего из предложенных выше критериев. В «Скаске» по поводу сплава казаков говорится: «И он де Володимер с служивыми людьми и с ясачными юкагири и с камчадальскими людьми сели в струги и поплыли по Камчатке реке на низ. И плыли три дни и на которые они остроги звали – доплыли, и их де камчадалов в том месте наехали юрт ста с четыре и боле, и под царскую высокосамодержавную рук и в ясачный платёж призывали» [6, с. 72–73].

Добавлю к сказанному, что поскольку к реке Камчатке отряд вышел в конце мая – начале июня, а на сооружение стругов ушло 15–20 дней (для сравнения, у казаков И. Москвитина на строительство одного струга уходило 3–4 дня, а отряду В. Атласов, сообразуясь с его численностью, требовалось не менее 4–5 таковых стругов), то в совместное (с ительменами, сидящими в батах) плавание отряд союзников отправился ближе к концу июня, если не в начале июля.

А далее, как мы помним, казаки плыли по реке Камчатке три дня, прежде чем они достигли острогов, которых «повоевали». Целых три дня. Тогда как, если бы отряд по р. Еловке вышел бы к самому нижнему – Кооныму – острожку, то плыть им далее оставалось бы всего лишь около 70 вёрст: 20 вёрст до устья реки Еловки, 26 вёрст до острожка Пингаушчь (Каменный), 16 вёрст до острожка Куан и 6 вёрст до острожка Шваннолома – самого большого, и потому, скорее всего, самого последнего ительменского поселения до которого доплыли

 

341

 

казаки. Проплыть же это расстояние, как показывает опыт С. П. Крашенинникова (см. выше), можно было, и без особого труда, всего за день. Напомню, тем не менее, уточнения ради, что спустя 42 года С. П. Крашенинников от устья реки Курарачи, расположенном в 16 вёрстах ниже устья реки Еловки, до реки Ильчумчь, «от которой щоки начинаются» (а это около 48 вёрст), проплыл за один неполный день [19, с. 208]. Так что, поставлю окончательную точку, плыть от острожка Пингаушчь, который по мнению Г. А. Леонтевой, был начальным пунктом сплава казаков, до острожка Шваннолома (то есть всего-то 22 вёрсты) три дня казаки никак не могли.

И вновь, кстати, приходится отмечать явное расхождение в описании событий, допускаемой Г. А. Леонтьевой по этому поводу. И в самом деле, она пишет: «К намеченному пункту от устья Еловки (так от устья реки Еловки или всё же от острожка Пингаушчь? – В. Б.) флотилия плыла вниз по течению реки Камчатки 3 дня. Этот отрезок Камчатки был очень населён. Атласов видел по обеим её берегам «иноземцов гораздо много посады великие, юрт ста по три и по четыре и по пяти сот и больши» [10, с. 81]. И дополняет, что на всём этом отрезке пути В. Атласов ни в одном из посадов не останавливался, и следовательно, с их жителями никаких переговоров не вёл.

С тем, что казаки по пути нигде не останавливались, остаётся только согласиться. Ибо если бы они задержались в пути хотя бы на один день, то жители нижележащих острожков были бы заранее предупреждены о грозящей им опасности. Но вот представление о том, что для преодоления 22 (или даже 48, если вести отсчёт от устья реки Еловки) вёрст речного пути потребовалось затратить три дня безостановочного плавания, явно не соответствует, как уже подчёркивалось выше, реальности. Ну, хотя бы потому, что К. Дитмар, двигаясь по этой же части реки на шестах вверх по течению, спокойно преодолевал за день до 25–30 вёрст [24].

Что же касается безостановочного плавания от самого устья реки Еловки, то возникает вопрос – а как быть с острожком Пингаушчь, который отстоял от устья реки Еловки на 26 вёрст? Как, спрашивается, быть, если его жители, по мнению самой же Г. А. Леонтьевой, совместно с жителями 3 еловских острогов, жаловались на своих сородичей, проживающих ниже по течению? Я уж не говорю о том, что, по её же мнению, именно от этого «четвёртого» острожка, а вовсе не от устья реки Еловки начинался сплав казаков.

 

342

 

А в этом случае, как уже говорилось выше, казакам надо было проплыть всего-то около 22 вёрст.

Относительно же «великого множества» посадов на пути следования отряда, следует отметить, что, сплавляясь в 1739 году от Крестовского острожка к Нижне-Камчатску, С. П. Крашенинников перечисляет следующие встреченные им острожки: Кыллуша, Старой Нижней Камчатской острог и Куан острожек. Понятно, что в этот список не попали те острожки, которые были уничтожены при подавлении ительменских бунтов. Понятно также, что даже во время С. П. Крашенинникова острожков, стоящих на берегах Камчатки и её многочисленных притоков и проток, на самом деле было несколько больше (см. ниже). Тем не менее, факт встречи С. П. Крашенинниковым на отрезке от старого Нижне-Камчатска (Ключи) до Щёк, всего лишь одного острожка свидетельствует о том, что основная масса ительменских острожков, мимо которых проплывали казаки, располагалась выше устья реки Еловки.

Правда, стоит заметить, что ниже старого Нижне-Камчатска река Камчатка распадается на множество проток, на берегах которых также стояли ительменские острожки – те же, например, Щёчкин, Хотабена и Хапичинский. Но, во-первых, даже десяток острожков – это далеко не «великое множество посадов». Но, во-вторых, проследовав по реке Камчатке всего лишь дважды (туда и обратно), казаки никак не могли проплыть по всем многочисленным протокам этой своеобразной континентальной (аэральной) дельты. И, следовательно, просто не могли увидеть всех стоящих там острогов.

Да и вообще, мнение о «множестве» ительменских острогов является неверным, ибо современные исследователи практически безоговорочно установили, что В. Атласов сознательно преувеличивал как количество ительменских острожков на реке Камчатке, так и численность их жителей. Так что и в этом случае мнение Г. А. Леонтьевой не соответствует реальности.

Таким образом, всё перечисленное однозначно свидетельствует о том, что казаки по реке Еловке ходить или плавать не могли. И этот вывод лучше всего подтверждается тем, что на протяжении всего лишь нескольких абзацев своей первой «Скаски» В. Атласов четыре раза говорит о сплаве по реке Камчатке, но ни разу, ни в одной из двух своих «Скасок», не упомянул про сплав по реке Еловке (Коочь, по ительменски). Да и вообще о реке Еловке он упоминает всего только один раз, когда говорит об отсылке к устью реки Камчатки казака (Ворыпаева?) от устья реки Еловки.

 

343

 

Что же касается варианта спуска к реке Камчатке по реке Половинной или по реке Крюки, то против этой возможности, помимо всего только что сказанного, говорит некоторая удалённость истоков данных рек от более низкого и удобного для передвижения перевала между реками Анавгаем и Кахтун. Другим же, и более весомым, контрдоводом служит отсутствие вблизи устьев рек Крюки и Половинной сразу четырёх больших ительменских острожков.

Действительно, неоднократно проезжая этими местами к Нижне-Камчатску и обратно, С. П. Крашенинников на всём промежутке от Кру-кыга до реки Еловки отмечал только три небольших острожка. Причём если один из них – Кресты – стоял на правом берегу реки Камчатки, то два других располагались на берегах её левых притоков в нескольких километрах от их устьев [19, 20]. А потому они по определению не могли входить в число тех четырёх ительменских поселений, жители которых первыми встретили спустившихся с перевала казаков, поскольку таковые острожки стояли на берегу самой Камчатки.

И всё же представим, что казаки начали свой сплав от устья реки Крюки, или, тем более, от реки Половинной. Но в таком случае, для того, чтобы доплыть до конечного пункта своего плавания им хватило бы двух дней. Потому хватило бы, что С. П. Крашенинников, который сплавлялся по этим же по этим местам осенью – то есть в малую воду, затратил на этот путь 2 дня. Тогда как отряд В. Атласова начал своё плавание по реке в самый разгар таяния снега в хребтах – то есть в большую воду. И это означает, что при скорости течения реки в начале лета значительно большей, чем осенью, казаки заведомо проплывали за день больше, чем С. П. Крашенинников. К тому же и световой день в июне длится в полтора раза больше, чем в конце сентября.

На самом же деле, как уже говорилось, плыли казаки по реке Камчатке три дня. А, значит, и начинать этот сплав они были должны гораздо выше по течению. Что, кстати, подтверждается ещё одним свидетельством самого В. Атласова: «А от Кыгыла реки до устья ходу бывает скорым ходом пешком, до Камчатки реки, через камень, в 3-й и в 4-й день. А Камчаткою на низ плыть в лодке до моря 4 дни» [6, с. 75].

То есть, целых четыре дня надо было плыть до устья реки Камчатки от того места, где казаки вышли к ней. И помня о том, что С. П. Крашенинников за четыре дня проплыл (см. выше) заметно большее расстояние, наиболее подходящим местом начала сплава казаков по реке Камчатке оказывается именно река Кахтун.

 

344

 

В пользу этого предположения говорит и то, что в те времена по долине Кахтуна пролегала торная тропа, ведущая от Камчатки в долину реки Анавгай и, затем, в долину реки Быстрой. О чём, в частности, свидетельствует и К. Дитмар [24]. А также то, что в 70-е и 80-е годы ХХ столетия по ней же проходил автозимник, выходящий через указанный перевал к местам работы круглогодичных геолого-разведочных партий, расположенных в верховьях реки Анавгай. То есть, долина реки Кахтун, как и долина реки Анавгай, очень удобна для пешего передвижения. И тигильские «вожи» об этом прекрасно знали.

Тем не менее, приведём ещё один довод в пользу этого варианта. Описывая реки, впадающие в Камчатку выше реки Крестовой, С. П. Крашенинников указывает на одно удивительное природное явление: «Выше Крестовой текут в Камчатку Греничь, Кру-кыг, Ус-кыг, и Идягун, из которых Ус-кыг пала с правой, а прочие с левой стороны и Кру-кыг называется от казаков Крюками, а Ус-кыг – Ушками. Идягун особливо достойна примечания потому, что около её устья бывают осенние рыбные промыслы, куда не токмо казаки, но и камчадалы съежжаются для ловли белой рыбы (кижуча, В. Б.), которая там застаивается, чего ради оное место и застоем называют жители. Такие застои есть и выше Идягуна реки, а именно не доежжая вёрст за 5 до речки Пименовой, что по камчатски Сеухли, которая без малого в 12 верстах выше Идягуна течёт в Камчатку с левой стороны» [19, с. 107–108].

Запомним всё сказанное, а пока замечу, что образование названных «застоев объясняется двумя обстоятельствами. С одной стороны, на этом отрезке долина реки Камчатки, за счёт формирования огромной по размерам Ключевской вулканической группы, не только резко отклоняется в сторону Срединного хребта, но и сильно сужается. Вследствие чего грунтовые воды, стекающие с мощных построек Крестовского и Ушковского вулканов, с одной стороны, и со склонов Быстринского хребта, с другой, в основном разгружаются вблизи русла реки Камчатки, давая начало многочисленным прирусловым ключам и озёрам (вроде знаменитого Ушковского озера), служащими лососёвыми нерестилищами. Перед заходом в которые «белая рыба» отстаивается в русле реки Камчатки для отдыха.

В то же время, с другой стороны, в районе устья реки Кахтун в русло реки Камчатки справа вдаются лавовые потоки, спустившиеся сюда с Ушковского вулкана. Которые, собственно, и образуют те самые, пусть бы и незначительные по высоте, пороги, перед и после которых рыба останавливается на отдых.

 

345

 

Вот как об этом говорит К. Дитмар:

«После непродолжительного отдыха мы двинулись далее и вскоре прошли мимо устья Идягуна, притока, берущего начало в западных горах. В то же время к берегу подходит с востока старый поток лавы, во многих местах сильно выветрившийся. По преданию, этот поток пришёл с Ушкинской сопки, которая прежде составляла будто бы острый конус и высотой превосходила Ключевскую. На берегах, поросших хвойным лесом, повсюду видны следы опустошений от половодья… Но коренных пород, кроме указанного лавового потока, здесь совсем нет. Только на полпути к Козыревску, где мы остановились сегодня, опять выступила частью на берегу, частью даже в устье реки, старая, совершенно выветрившаяся лава. В русле лава образует как бы порог, получивший у местных жителей название «застоя», потому что он будто бы задерживает движение восходящих по рекам рыб, но настоящего порога здесь, собственно, не было заметно. Глубина теперь значительно уменьшилась и на самом застое составляла не более одного аршина» [24, с. 268].

Вполне очевидно, что по причине столько редкого природного явления, позволяющего вылавливать рыбу не только в бурную и скоротечную летнюю путину, но и во все осенние, включительно по декабрь, месяцы, вблизи этих «застоев» просто «обязаны» были располагаться поселения ительменов.

Впрочем, дабы не быть голословным, приведу названия острожков, перечисленных (с указанием расстояний между ними) С. П. Крашенинниковым от Верхне-Камчатска до Нижне-Камчатска: от Верхнего Камчатского острога до Кырганика – 24 версты, от Кырганика до Машурина острожка – 32, от Машурина до Намакшина острожка – 87 вёрст, от Намакшина острожка (располагавшегося на реке Колю, ныне Козыревской, в 31 верстах выше её устья) до Голкова острожка (располагавшегося в 4 верстах ниже устья реки Козыревской, так тогда именовалась нынешняя река Быстрая) – 33 версты; от Голкова до Талачева острожка (располагавшегося в районе «Монастырского застоя», расположенного ниже реки Пименовой) – 26 вёрст; от Талачева до острожка Ус-Кыга (Ушки) – 16 вёрст, от Ус-Кыга до Крюков – 25 вёрст, от Крюков до Крестов (располагавшихся на правом берегу реки Камчатки в 3 верстах ниже устья реки Крестовки) – 25 вёрст; от Крестов к острожку Кыллуши (правый берег реки Камчатки) – 26 вёрст, от Кыллуши до Старого Нижнего Камчатского острога – 5 вёрст, от Старого Нижнего Камчатского острога до Куан острожка – 36 вёрст [19, 20].

 

346

 

К сказанному остаётся добавить, что в своём «Описании земли Камчатки» бывший студент отмечал также острожек Старое Салаварово жилище, располагающийся в районе современного Козыревска, где имеется нерестовое озеро Домашнее, острожек Ошакокуль, стоявший чуть ниже Ус-Кыга на правом берегу реки Кымынта (современная река Кеменчик) в 5 верстах от её впадения (слева) в реку Камчатку, а также острожек Вытылгинский, стоявший, скорее всего, на берегу современной реки Пиндры, также впадающей слева в реку Камчаткуна левом берегу р. нного Козыркзырквска)е) тью осовбоились от снегали данные е у исследователей. .

То есть, из всего сказанного отчётливо видно, что во времена С. П. Крашенинникова основная часть острожков долины реки Камчатки располагалась на отрезке от устья реки Козыревской до устья реки Еловки. И что наибольшее сгущение этих острогов приходилось именно на участок, прилегающий к «застоям», располагающимся в районе устьев рек Пименовой и Идягун, а также к устьям рек Ус-кыг и Кру-кыг.

Но в таком случае остаётся лишь выяснить, каким нынешним рекам соответствуют эти самые Кру-кыг, Ус-кыг, Идягун и Пименова. Впрочем, установить это не так уж и трудно. Ибо если Кру-кыг, как указывает сам С. П. Крашенинников, казаки именовали Крюками, Ус-кыг – Ушками («Ушка речка, вышла в версте из озера, чрез которое мы едучи по мысу переежжали, и впала в Камчатку немного пониже спуску» – 19, с. 661), река Пименова – это река Сеухли (Сехлун, на современной карте), то рекой Идягуном, может быть только река Кахтун, которая, вспомним, и от реки Ус-кыг (Ушки), и от реки Пименовой (Сеухли, Сехлун) отстоит на 12 вёрст.

Таким образом, река Кахтун, устье которого расположено в районе максимального скопления ительменских острожков, приуроченных к рыбным «застоям», наиболее полно соответствует и первому (наличие оленьих пастбищ в верховьях реки Тихой Хайрюзовой), и второму (вышли к 4 ительменским поселениям), и третьему (трёхдневный сплав казаков мимо многочисленных острожков), и четвёртому (трёхдневный же сплав С. П. Крашенинникова этими же местами) условиям-критериям, выдвинутыми мною ранее.

Тем не менее можно привести и ещё одно соображение в пользу этого предположения. Дело в том, что, по словам В. Атласова, казаки: «…с того места (от конечного пункта плавания, В. Б.) пришли откуда поплыли по Камчатке (то есть к начальному пункту плавания, В. Б.) и у них де оленные коряки олени их хотели украсть, для того, чтобы им Володимеру с товарищи великому государю служить был не на чем» [6, с. 73].

 

347

 

То есть, говоря проще, место, где остались выпасаться олени, место их угона коряками и место, где казаки встали на след оленекрадов («И он де, Володимер, с служилым людьми, увидя их дорогу и следы, за ними погнались и сугнав их у Пенжинского моря…» – [там же, с. 73]) – это одно и то же место. И это место располагалось по другую сторону Срединного хребта напротив устья реки Кахтун.

И всё же допустим, что это не так. То есть, предположим, что казаки оставили своих оленей на горной тундре водораздела, между Малым Тигилём и реками Половинной и Крюки, или, тем более, на водоразделе междуречий Седанки и Еловки. Но в этом случае и вернуться они должны были туда же, чтобы, как указывает В. Атласов, стать на след угонщиков. Туда же.

Однако на карт-схеме Г. А. Леонтьевой (рис. 4) эта часть маршрута прорисовывается, примерно, от устья реки Белой к реке Иче, а вовсе не реке Тигиль, как указано в тексте книги. А на карт-схеме составителей уже упоминавшегося историко-географического атласа (рис. 6) маршрут казаков, ринувшихся в погоню за похитителями, и вовсе проходит по реке Быстрой, от самого её устья. Хотя, оленей и в том и в другом месте не могло быть по представлениям самих же авторов указанных карт-схем, так как они изначально «направили» отряд Атласова к верховьям рек Седанки или Малого Тигиля.

Но и это ещё не всё. Мало того, что эти исследователи впадают в очевидное противоречие со своим собственным мнением о месте нахождения оленей. Так ведь они ещё и приписывают казакам совершено невероятный по тем временам стратегический маневр – движение наперерез угонщикам. Абсолютно невероятный, ибо для успешного осуществления подобного упреждающего действа (движения наперерез к заранее определённой точке) казаки нуждались в упреждающей же информации о движении угонщиков, получать которую им было просто не от кого. Не говоря уже о том, что при этом полностью игнорируется утверждение В. Атласова о движении казаков по следам угонщиков.

Таким образом, подытоживая, следует сказать, из всех вариантов выхода казаков к реке Камчатке наиболее вероятным является тот, согласно которому отряд В. Атласова от перевала через Быстринский хребет спускался вниз по долине реки Кахтун. Ибо только в этом случае он мог выйти к скоплению острожков, стоящих в районе рыбных «застоев», расположенных вблизи его устья.

 

348
Ибо только в этом случае он мог сплавляться по реке Камчатке не менее трёх дней без остановки в попутных острожках. Ибо, наконец, только в этом случае, погнавшись по следам угонщиков, он мог догнать их неподалёку от берега Охотского моря, а затем «… от того де места пойти подле Пенжинского моря на Ичю реку» [6, с. 73].

Впрочем, речь о походе на реку Ичу и далее к югу пойдёт в следующий раз. Ибо в хронике пребывания казаков на Западной Камчатке также есть множества нюансов, которые требуют дополнительного и тщательного анализа. А значит и дополнительного времени, и дополнительного места. Не говоря уже о том, что предварительно следует разобраться с крестом, установленным В. А. Атласовым возле устья реки Канучь, ибо и до сих пор не ясно, что это за река Канучь, и где, следовательно, стоял этот самый крест. Но это уже будет другая история.