Если внимательно присмотреться к процессу становления и развития ландшафтоведения, то можно заметить, что каждые 25–30 лет в этой науке появлялись новые методологические веяния, претендующие на статус основополагающей парадигмы науки о ландшафтах. И во многом это происходило потому, что у ландшафтоведения, как у самостоятельного научного направления не было, да и до сих пор нет, своего собственного категорийного аппарата.

Свидетельством тому является то, что и сторонники очередной методологии обработки, интерпретации и обобщения данных о природе внешней оболочки планеты (математики) и последователи новой научно-теоретической парадигмы (общей теории систем), обнаружив в лице учения и ландшафтах практическую базу для своих собственных интересов, буквально тут же пытались заменить термин «ландшафт» на другой, более, с их точки зрения, подходящий. Причём порою дело доходило до того, что наиболее последовательные из них вообще предлагали [5] упразднить термин «ландшафт», подменив его понятием «геосистема». Но, замечу, оставив при этом за наукой, познающей эти самые «геосистемы», её прежнее – ландшафтоведение – название.

Впрочем, это был удел не только науки о ландшафтах. Вот и в геологии «…внедрение математических методов, вызванное лавинообразным ростом первичных, особенно лабораторных, данных, не только не облегчили её положения, но и осложнили его, сыграв роль троянского коня, ибо всего за одно десятилетие они внесли в геологию больше методологической смуты, чем все геологи мира за два последних века» [2]. Эвон когда это было сказано, то есть ещё во времена, когда в географии, в том числе и ландшафтоведении, волна «математизации» только-только набирала силу, но суть дела от этого не меняется. И суть эта состоит в том, что географы, излишне рьяно следуя очередной методологической моде, всякий раз предпочитали в очередной раз поучиться на своих собственных, а не на чужих ошибках.

Так что, единственным выходом из этого положения, когда вслед за привлечением из других наук очередного инструмента познания (всего лишь инструмента, пусть бы и самого замечательного), науку о ландшафтах ввергают в очередной эксперимент по смене её парадигмы, является возвращении к началам ландшафтоведения, а не в обращении к новомодной неогеографии. Но, подчеркну, не к началу становления ландшафтоведения, а именно к началам любой науки – к приданию понятию «ландшафт» статуса всеобщей научно-познавательной категории. То есть такого же статуса, каковым обладают понятия «минерал», «кристалл», «почва» и т. д., поскольку именно от таковых категорий образуется однозначные и, в то же время, предельно точные названия соответствующих научных дисциплин – минералогии, кристаллографии, почвоведения.

Но можно ли понятие «ландшафт» рассматривать в качестве одной из всеобщих (общенаучных) категорий познания? Попробуем разобраться. И с этой целью обратимся к истокам появления этого – ландшафт – понятия в арсенале современной науки.

Прежде всего, должно констатировать, что и само это слово-термин, и соответствующее направление в науках о природе Земли появилось не на российской почве. Во всяком случае, даже В. В. Докучаев, раньше всех из отечественных учёных подошедший к пониманию необходимости выделения на земной поверхности особых объектов познания, использовал для их обозначения термин «естественно-историческое тело» и, чуть позднее, «природный комплекс», а не «ландшафт», хотя это понятие к тому времени уже использовалось за рубежом.

Правда, очень скоро, с лёгкой руки Л. С. Берга, термин «ландшафт» прижился-таки в отечественной науке. Но, к сожалению, и на нашей почве он также не приобрёл ни должного обоснования, ни желаемой однозначности. Вернее сказать, русские и советские географы, позаимствовав это понятие из германской географической школы, также как и отцы-создатели этого научного направления, не сумели понять, что слово «ландшафт» по своему глубинному гносеологическому смыслу соответствует не какому-то узкому – район, тип, пейзаж – значению этого термина, а такому общему понятию, как «категория» познания. Хотя, подчеркну, и наделили эту науку своим собственным – «ландшафтная сфера» – объектом исследования. Впрочем, так и не сумев (не захотев?) придать ей единые статус и границы.

Но вернёмся к проблеме становления самого понятия «ландшафт». Впервые это слово (the landscape), обозначавшее и собственно ту или иную территорию, и её протяжённость, появилось ещё в староанглийском языке и существовало вплоть до конца 10 века нашей эры [1]. Однако, вновь возродившись в XV веке в живописи, оно стало использоваться художниками для обозначения того природного пейзажа, на фоне которого запечатлевался основой сюжет картины. То есть, по мысли Шмитхюзена [7], на тот период это слово хотя и отражало какой-то конкретный (лес, поле, горы и т. д.) аспект земной поверхности, оно, тем не менее, не указывало на конкретную пространственную привязку и на протяжённость отображаемой местности.

Вполне понятно, что поскольку слово «ландшафт» использовалось в отрыве от пространственно-территориальной организации отображаемой или, тем более, воображаемой, местности, то и профессиональные исследователи природы также стали применять это слово, не вдаваясь в его глубинный смысл и значимость. Вплоть до того, что даже великий А. Гумбольт понимал ландшафт всего лишь как визуально воспринимаемую красоту окружающего мира. С чем отдельные географы солидаризировались и солидаризируются вплоть до наших дней.

Ситуация принципиально стала меняться лишь в конце XIX века. После того, как некоторые германские географы подошли к мысли, о том, что для достижения более сбалансированного изучения взаимосвязей между процессами и явлениями природы в каждом конкретном районе (районе – подчеркну), следует сосредоточить внимание на той совокупности объектов, которая, собственно, и образует этот самый район (Landcshaft).

Впервые эта мысль была высказана в 1885 году И. Виммером в его «Histories Landshaftskunde» [6]. Однако законченное представление о географии именно как науки о ландшафтах (Landshaftskunde) получило широкое признание лишь после работ О. Шлютера [1]. Который, сперва пополнил науку о ландшафтах термином (Urlandcshaft), определяя его как природный объект (район), существовавший до привнесения в него тех крупных изменений, которые были порождены деятельностью человека. А затем, прослеживая последовательность изменений ландшафта, обусловленных антропогенной деятельностью (то есть, используя при анализе метод исторической географии), указал на необходимость выделения культурного ландшафта (Kulturlandschaft). Причём ещё тогда в прослеживании этих изменений он видел главную задачу географии. В отечественном же ландшафтоведении, подмечу лишний раз, такой подход обозначился только спустя полвека.

Таким образом, стараниями школы О. Шлютера термин «ландшафт» получил солидное теоретико-методологическое обоснование и прочно вошёл в понятийный аппарат наук о природе земной поверхности. Тем не менее, полемика по поводу этого понятия не прекратилась. Как потому, что сам по себе термин «ландшафт» так и не получил однозначного смысла. Так и потому, главным образом потому, что сама по себе идея о восприятии географии в качестве науки о ландшафтных комплексах, опередила своё время.

То есть, географы, не пожелав (или и не сумев) воспринять всю глубину идеи концепции о «ландшафте», поневоле воспрепятствовали выходу географии на тот новый, и более высокий, уровень теоретического обобщения, согласно которому ландшафтоведение следует понимать не в качестве одной из (всего лишь) дочерних наук географии, а как совершенно новую научную дисциплину, призванную заменить описание природы её изучением на уровне систем, под которыми подразумеваются разнообразные – региональные, типологические, парагенетические, функциональные, бассейновые и т. д. – ландшафтные комплексы.

И в этом смысле отечественные физико-географы, воспринявшие идею «ландшафта», повторили весь путь своих предшественников. То есть, как и их зарубежные коллеги, они, в пылу полемики о частном – какое из узких значений термина «ландшафт» более соответствует истине – не обратили внимание на то, что изначальное значение этого слова, возникшее для обозначения пространства, буквально изо всех сил противиться всем попыткам уложить его в прокрустово ложе сугубо индивидуального (район, округ), типологического (тип ландшафта) или, тем более художественного (пейзаж) его толкования.

Вот отчего наиболее приемлемое решение всех перечисленных выше проблем и видится в придании понятию «ландшафт» статуса «категории» – то есть статуса наиболее общего и высшего научного понятия. Вопрос тут заключается только в том – возможно ли это сделать в принципе? Впрочем, ответ на него вполне очевиден.

Дело в том, что под категориями (от греч. kategoria – высказывание, признак) обычно понимаются такие наиболее общие и фундаментальные понятия естествознания, которые отражают наиболее существенные, всеобщие свойства процессов и явлений познаваемой реальности. Что, в свою очередь, объясняется тем, что сами по себе категории формировались в результате сознательного и целенаправленного обобщения результатов процесса познания исторического развития и общественно-хозяйственной деятельности [4].

То есть, «категорию», при всём многообразии её внутреннего содержания, следует понимать в качестве наиболее существенного и предельно общего понятия той или иной сферы человеческой деятельности. А поскольку процесс познания всегда начинается с ощущений, восприятий и выдвижения, на их основе, соответствующих представлений, и только затем переходит к суждениям и понятиям, которые рассматриваются с помощью уже сложившихся на это время общефилософских категорий, то становление каждой конкретной науки также закономерно должно завершиться разработкой своего собственного категорийного аппарата. И вряд ли ландшафтоведение должно быть исключением в этом ряду. Напротив, исключением в этом смысле является как раз то, что у ландшафтоведения этот самый собственный категорийный аппарат отсутствует и до сих пор.

Но коли так, то единственным понятием, абсолютно полностью соответствующим статусу основополагающей категории науки о внешней оболочке планеты, может быть только термин «ландшафт». Которому, вслед за Ф. Н. Мильковым [3], предпочтительнее придавать следующее определение: «Ландшафт – это система взаимосвязанных и взаимообусловленных компонентов и элементов природно-социальной среды, а также ландшафтных комплексов более низкого ранга, функционирующая и развивающаяся под воздействием одного или группы ведущих факторов». Ибо из него следует, что ландшафтоведение понимается как наука, объектом которой являются ландшафтная сфера планеты и выстилающие её разнообразные ландшафтные комплексы (ландшафты).

Понятно, что поскольку знания человека в ходе его практической и научной деятельности не только расширяются, но и развиваются (изменяются), то «категории» не могут мыслиться как нечто застывшее, неизменное. То есть, «категории», как и всякие понятия, должны быть гибкими, подвижными. Но не просто подстраиваться под развитие ситуации, а предвосхищать её. И в этом смысле древнее слово-понятие «ландшафт», в свете становления современных тенденций развития семейства наук о природно-социальной среде, демонстрирует удивительную «молодость». Ибо из всего сонма терминов, применяемых для обозначения разного рода природных комплексов и исследующих эти комплексы наук (включая сюда и новомодную «неогеографию»), лишь он может быть без дополнительных и специальных оговорок использован для изучения природно-территориальных комплексов планет (и их спутников) Солнечной системы. И не только, кстати, Солнечной. А надо со всей определённостью сказать, что «стреноживание» космического природоведения сугубо земной терминологией противоречит тенденциям превращения естественных наук в целом, и ландшафтоведения, в частности, во всеобъемлющий (всекосмический) свод (в самом лучшем и полном смысле этого слова) знаний о Вселенной.

Таким образом, приведённые представления и проведённые на их основе умозаключения, подводят нас к мысли о том, что восприятие слова «ландшафт» всего лишь в качестве узко специализированного (район, тип, пейзаж) термина никак не соответствует процессу развития современного естествознания. И потому предлагается придать понятию «ландшафт» статус всеобщей научно-познавательной категории, приравненной по своей значимости к таким основополагающим категориям современной науки, как «минерал», «кристалл», «почва», «время», «пространство» и «материя».