В 2007 году исполнилось 310 лет со времени присоединения Камчатки русскими казаками под руководством пятидесятника В. Атласова. Юбилей, по сравнению с недавним трёхсотлетием этого события, не очень знаменательный. И всё же он даёт повод поговорить о некоторых неточностях (или неясностях, если хотите, В. Б.) в истории открытия и освоения Камчатки. В том числе и о том, что знал или что мог знать казацкий пятидесятник, когда он набирал людей и «влезал в кабалу», чтобы осуществить поход на Камчатку? А надо сказать, что знал он немало, так как иначе вряд ли решился бы на собственный страх и риск предпринять поход, неразрешённый (несанкционированный, как сказали бы сейчас) якутским воеводой. Вот и попробуем с этим разобраться. Имея при этом желание понять логику поступков этого незаурядного честолюбца и отважного конкистадора, и, на этой основе, попробовать исправить некоторые из ошибок в истории и географии полуострова.

Однако прежде чем начать разговор о самом походе отряда В. Атласова, позволю себе сделать несколько небольших отступлений, необходимых для прояснения сути дела. Первое из них относится к тому, что за долгие годы странствий по Камчатке мне довелось исходить всё пространство, расположенное между реками Пятибратка и Палана на юге и рекой Пустой на севере, причём исходить от самого морского побережья и до Срединного хребта включительно. Довелось мне поработать с геологами и вулканологами на Парапольском долу в районе Таловского озера, в бассейнах рек Воямполки и Тигиля, в Срединном хребте – в районе от реки Быстрой до реки Киревны;

 

192

 

проходить и частично проплывать по рекам Еловке, Белой (Крестовой), Камчатке, Быстрой, и Анавгаю. И тем самым в той или иной мере «прочувствовать ногами» некоторые из тех мест, где проходил В. Атласов со своими спутниками. Помимо этого мне пришлось побывать в устьях многих рек западного и восточного побережий полуострова. Ну и, разумеется, по пути к этим и другим местам я с чисто профессиональным интересом, рассматривал из иллюминатора вертолётов и самолётов, лежащую внизу местность. Так что у меня есть достаточно оснований для того, чтобы примерить на себе (или смоделировать, как ныне принято говорить) условия и особенности передвижения отряда В. Атласова.

Второе отступление связано с тем, что лишь недавно соприкоснувшись с историей открытия и освоения Камчатки, я с некоторым удивлением обнаружил в этой самой истории изрядное количество неувязок, неточностей, а то и попросту откровенных ошибок. Которые нередко приводили многих авторов не к совсем верным, а иногда и вовсе к неверным выводам при оценке реальных исторических событий.

Впрочем, дабы не быть голословным, приведу несколько примеров, напрямую относящихся к теме нашего дальнейшего разговора. Так, в «Скаске» пятидесятника Владимира Атласова написано: «И после ясачного платежу в том же 205 году, по наказной памяти пошёл он, Володимер, из Анадырского на службу великого государя, для прииску новых землиц и для призыву под самодержавную великого государя высокую руку вновь неясачных людей, которые под царскою великодержавною рукой в ясачном платеже не бывали» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. 1994, с. 20).

Суть дела тут заключается в том, что 7205 год по русскому календарю того времени соответствует 1697 году, исчисляемому по установленному Петром I с 1 января 1700 года, юлианскому календарю. Однако поскольку 7205 год начался 1 сентября, то 1697 год по юлианскому стилю следует отсчитывать с 1 января 7205 г. И если не помнить об этой разнице в летоисчислении, можно допустить ошибку в хронологии. Что, по-видимому, и произошло с

 

193

 

Л. С. Бергом, который, заявляя: «В. Атласов во главе 60 служилыми людьми и с 60 ясачными юкагирами отправился из Анадырска в начале 1697 г.» (Берг С. Л. Очерки по истории русских географических открытий. М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1946., с. 90), скорее всего, имел в виду начало 7205 года. И с авторами книги «Русские землепроходцы и мореходы: Из истории открытия и освоения Сибири и Дальнего Востока», согласно которым «Отряд численностью в 120 человек (60 русских и 60 юкагиров) в начале 1697 г. выступил из Анадырского острога, перевалил на оленях через Корякский хребет и устремился на юг» (Авдеев В. А., Измайлов А. А., Осипова М. Н., Соколов Ю. Ф. Русские землепроходцы и мореходы: Из истории открытия и освоения Сибири и Дальнего Востока. – М.: Воениздат, 1982, с. 55–56). Которые также, по-видимому, упустили из виду названую разницу в летоисчислении. Ибо, уточню ещё раз, декабрь 7205 года допетровского календаря соответствовал 1696, а не 1697 году юлианского календаря.

Несколько иная ситуация сложилась с предположением камчатского историка В. Д. Сергеева, утверждающим, что: «Весной 1697 года Атласов вышел из острога с отрядом из 65 казаков и 60 юкагиров» (Сергеев В. Д. Страницы истории Камчатки. Учебно-методологическое пособие. Петропавловск-Камчатский: Дальневосточное книжное издательство. Камчатское отделение. 1992, с. 40). В том смысле иная, что в данном случае автор, как представляется, наоборот, прибавил три месяца к юлианскому календарю. Кстати, у В. Д. Сергеева появляется ещё и разница в числе казаков, следующих с В. Атласовым. Но об этом – о численности – поговорим попозже. А пока добавлю, что совершенно непонятной выглядит точка зрения А. В. Ефимова, который пишет: «В. Атласов прибыл в Анадырь в августе 1697 года и в этом же году отправился в поход на Камчатку» (Ефимов А. В. Из истории великих русских географических открытий. М.: Наука, 1971, с. 123). В том смысле непонятной, что в августе 1697 года В. Атласов уже был на Камчатке, а в Анадырск он прибыл 29 апреля 1696 года (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть первая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 84).

И совсем уж из ряда вон оказывается интерпретация реального исторического факта Е. П. Орловой: «Из Тигиля Атласов подал в Якутск челобитную с просьбой разрешить идти на Камчатку-реку и, получив разрешение, взял двух вожжей (проводников), оленей и с оставшимися людьми пошёл на реку Камчатку» (Орлова Е. П. Ительмены. Историко-этнографический очерк. СПб.: Наука, 1999, с. 14). Дело в том, что это не В. Атласов писал челобитную в Якутск, а казаки отряда били, по обычаям того времени, челом царю через него: «И на Кыгыле реке били челом великому государю, а ему, Володимеру, служилые и промышленные люди подали за своими руками челобитную, чтоб ему с ними идти на Камчатку реку и проведать подлинно – какие народы над Камчаткою рекою живут» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 22).

Так что ни у кого В. Атласов разрешения на поход к реке Камчатке не спрашивал. Да и не мог спрашивать, ибо весь поход В. Атласова длился два, с небольшим, года, причём сам он от Камчатки до Якутска добирался, правда, с полугодовой задержкой в Анадырском остроге, без малого полтора года. То есть, расставлю все точки над i, никак он не мог сидеть в Тигиле два с лишним года в ожидании разрешения. Как, кстати, не мог и умолчать о челобитной, ибо в те времена, за умолчание подобных вещей (вспомним знаменитое «слово и дело») наказывали с беспощадной суровостью.

Но самой принципиальной, на мой взгляд, ошибкой многих исследователей является не столько даже искажение конкретных документов и фактов, сколько не совсем, скажем так, верное

 

194

 

освещение ими целей и задач похода В. Атласова. Дело в том, что многие историки, говоря о продвижении русских служилых и промышленных людей «встречь солнцу», акцент в оценке их помыслов делают на «прииске новых землиц». Например, известный историк Б. П. Полевой так и пишет: «Получив подробную информацию о камчатском походе Л. С. Морозко 1695–1696 гг., Владимир Атласов сразу же загорелся желанием организовать новый большой поход с целью присоединения к России всего великого южного полуострова» (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть вторая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 84).

Однако вопреки этому и подобному: «С самого начала Владимир Атласов поставил своей главной задачей присоединить весь полуостров Камчатка к великой России» (там же, с. 84) мнению видного историка, в основе устремления русских на Крайний Север и Северо-Восток всегда стоял, простите за невольный каламбур, «шкурный» интерес. Шкурный, как в прямом смысле, то есть добывание для царской казны шкур ценных пушных зверей любым (охота, скупка, мена, ясак, грабёж и т. д.) доступным способом, так и в переносном – личное обогащение за счёт пушнины. Впрочем, тут я «не открываю Америки» ибо эта мысль «о выдающейся роли торгового элемента в освоении Сибири проходила красной нитью, например, в исследованиях С. В. Бахрушина, Н. И. Никитина, М. М. Белова и многих других учёных.

О том же, что в результате таковых походов действительно можно было обогатиться, свидетельствуют данные торговых операций и объёмы изымаемого с коренного населения ясака, согласно которым в середине XVII века торговля с Сибирью обеспечивала треть доходов царской казны (Ефимов А. В. Из истории великих русских географических открытий. М.: Наука, 1971, с. 81). При этом даже рядовые казаки, которым в 1640 году было разрешено заниматься после сбора ясака пушным звериным промыслом и торговлей (Белов М. И. Подвиг Семёна Дежнева. М.: Мысль, 1973, с. 48), могли заработать от нескольких сот до нескольких тысяч рублей в год при официальном (для сравнения) годовом жаловании в 5 рублей.

Да, поспешу отметить, большая часть землепроходцев в таковых походах прогорала. Да, безусловно, значительное, до половины, число служивых и промышленных людей вообще бесследно сгинуло в бескрайних просторах Сибири и Северо-Востока. Но так было всегда и везде. И не только в России. Вспомним, ведь и Христофора Колумба к Америке привели не мечты об открытии новых земель, а пряности Индии; и Э. Кортесом и Ф. Писарро двигало не намерение открыть новые земли, а золото ацтеков и инков; и, наконец, старателей Северной Америки толкала на лишения не жажда приключений (хотя и не без этого), а желание намыть золотого песка, и поболее, из россыпей Сакраменто и Клондайка.

И всегда при этом на одного обогатившегося или прославившегося приходились десятки кое-чего достигших, сотни сгинувших без вести и тысячи оставшихся при своих интересах. Так что и

 

Рис. 1. Карт-схема движения отряда В. Атласова по Л. С. Бергу (5, с. 68).

195

 

наш В. Атласов был в первую очередь выдающимся конкистадором («Камчатским Ермаком»), и лишь только затем, и заодно, выдающимся первооткрывателем («российским Колумбом») новых земель.

Кстати, весьма весомым свидетельством о приоритете экономического интереса может служить неудачная попытка освоения русскими верховьев Амура во второй половине XVII века. Дело в том, что запасы пушного зверя в землях, расположенных в Даурии и восточнее, были не столь велики, как в более северных регионах Сибири или Якутии. Причём и ценность самих шкурок также оставляла желать много лучшего. Но самое главное заключается в том, что подлинное освоение Амурского бассейна было возможно только путём появления и закрепления там землепашцев, а не охотников. Вспомним по этому поводу, что так называемый «дикий запад» нынешних США окончательно был покорён и освоен не романтическими трапперами типа знаменитого «Соколиного глаза», а донельзя скучными фермерами. Как и наше «Дикое поле» было освоено лишь после того, как казаки от набегов и военных походов перешли к землепашеству и животноводству.

Другое дело, что на тот период у России, только-только оправившейся после «смутного времени», и столкнувшейся на Амуре с сильнейшим противодействием китайской империи Цин, не нашлось ни военных, ни финансовых возможностей для того, чтобы целеустремлённо, путём вложения больших ресурсов в развитие землепашества, осваивать бассейн Амура. Ладно хоть за Даурию зацепились, благодаря тому, что здесь успели и сумели основать сельскохозяйственное производство (История Сибири. Т. 2. Л.: Наука. 1968).

Что же касается охочих до «мягкой рухляди» служилых и промышленных людей, то они, при всех их завидных достоинствах, в силу присущей им психологии авантюристов (или пан, или пропал), были неспособны на рутинный труд хлебопашца. Вот отчего ещё на долгие полтора века приостановилось движение русских к Тихому океану по наиболее прямому и выгодному пути по Амуру. А жаль, ибо карта мира в таковом случае выглядела бы совершенно иначе.

Впрочем, это уже совершенно иная тема. И потому перейдём к реконструкции маршрута отряда В. Атласова. Причём сразу же подчеркну, что, памятуя об ошибках моих предшественников при описании событий, связанных с открытием и освоением Камчатки, я всего лишь попробую обозначить этот самый маршрут. Да, да, я не оговорился – именно обозначить, а не определить. И уж, тем более, не определить однозначно. Ибо охарактеризовать в рамках одной статьи все возможные нюансы движения отряда казаков просто невозможно. Ещё менее возможно скрупулёзно проанализировать все суждения других исследователей по этому поводу. И уж совсем нереально без подлинно системного сопоставления всех мнений, суждений и представлений на эту тему,

Рис. 2. Карт-схема движения отряда В. Атласова по Д. М. Лебедеву (19, с. 77).

 

196

 

воссоздать более или менее достоверную (опять же достоверную, а не однозначную) кальку событий трёхсотлетней давности. Так что данную статью следует рассматривать всего лишь как зачин, как подступ, если точнее, к переосмыслению некоторых аспектов истории открытия и освоения Камчатки – и не более того.

Но предварительно замечу, что походу В. Атласова предшествовал поход Луки Морозко и Ивана Голыгина. И что по поводу этого предварительного похода также существуют разногласия, вызванные либо невнимательным прочтением первоисточников, либо недоучётом того обстоятельства, что до 1700 г. в России новый год начинался с сентября, либо тем и другим вместе.

Действительно, А. С. Сгибнев считал, что: «по приказу Анадырского прикащика Атласова, прибывшего туда в августе 1695 г., казак Морозко, посланный с 16 казаками для сбора ясака с коряк на р. Апуку, впадающую в Восточный океан, проник далеко на юг…» (Сгибнев А. С. Исторический очерк важнейших событий в Камчатке // Вопросы истории Камчатки. 2005. Вып. 1, с. 10). Этот же год, хотя и другого приказчика, называют и авторы монографии «История Чукотки с древнейших времён до наших дней», вышедшей под руководством и общей научной редакцией Н. Н. Дикова: «В 1695 г. анадырский приказчик Михаил Многогрешный направил в очередной поход на «коряцкую землю» отряд во главе с казаками Лукой Морозко и Иваном Голыгиным. Отряд проник на Камчатскую землю, где на р. Апуке им было построено первое ясачное зимовье» (История Чукотки с древнейших времён до наших дней /Под руководством и общ. науч. ред. Н. Н. Дикова. М.: Мысль, 1989, с. 79). Этим же (1695–1966 годами) временем датируют поход Л. Морозко Б. П. Полевой (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть первая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997) и М. И. Белов (Белов М. И. Новые данные о службах Владимира Атласова и первых походах русских на Камчатку. ЛС. Т II. М.: 1957). Кстати, сразу же обращаю внимание, что во всех данных случаях «корякская» и «камчатская» земли выступают как синонимы. А обращаю потому, что с таковым отождествлением мы будем сталкиваться ещё не раз.

Однако есть и иная точка зрения на это событие. Известнейший исследователь народов Северо-Востока и Камчатки В. И. Иохельсон по этому же поводу высказывается так: «В 1696 году Атласов, приказчик Анадырского острога, отправил отряд из шестнадцати человек под командой казака Луки Морозко на Камчатский полуостров, чтобы проверить слухи о пушных богатствах. В следующем году Атласов предпринял поход сам. Он послал Морозко с отрядом к Беринговому морю, а сам двигался вдоль берега Пенжинской губы, собирая ясак у окланских, каменских, таловских коряков и захватил ещё селение Палану и несколько других» (Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. Перевод с английского. СПб.: Наука, 1997, с. 212).

Этой же даты придерживается и Л. С. Берг: «В 1996 г. из Анадырска был послан к корякам на р. Опуку (Опука впадает в Берингово море приблизительно под 62º с. ш.) якутский казак Лука Морозко» (Берг С. Л. Очерки по истории русских географических открытий. М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1946, с. 90). По существу вторят ему и составители «Летописи Сибири»: «В 1696 г. казак Лука Морозко с отрядом, состоявшим из 16 казаков, нескольких промышленных людей и 40 юкагиров, из Анадырского острога был послан на р. Опуку (Апуку), чтобы принять в русское подданство местное население, жившее по её берегам. Однако он не ограничился указанным районом, а пошёл дальше.

 

197

 

Следуя по западному побережью Камчатки, Морозко со своим отрядом дошёл до р. Тигиль. По возвращении в Анадырский острог он доложил обо всём, что видел на Камчатке и что «до Камчатки реки не доходил один день для того за малолюдством служилых людей» (Летопись Сибири. М.: 1957. С. 101. Цитирую по Авдееву В. А., Измайлову А. А., Осиповой М. Н., Соколову Ю. Ф. Русские землепроходцы и мореходы: Из истории открытия и освоения Сибири и Дальнего Востока. – М.: Воениздат, 1982, с. 55).

То есть, как можно видеть, налицо явный разнобой во мнениях относительно начала похода Луки Морозко. И в немалой степени он был вызван тем, что С. П. Крашенинников по этому поводу высказывается так: «В 7204 году (в 1696 г., В. Б.) послан от него (от В. Атласова, В. Б.) был к Апукским корякам Лука Морозко в 16 человеках за ясашным збором…» (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. Том II. Санкт-Петербург. Наука. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994. С. 192). Но, как выяснилось в наше время в связи находками в архивах новых материалов, С. П. Крашенинников в этом вопросе ошибался. То есть, поход Л. Морозко начался всё же в 1695 году.

Имеется разброс мнений и насчёт того, кто же всё-таки отсылал Луку Морозко на Камчатку: Михаил Многогрешный или В. Атласов. Хотя если Л. Морозко вышел из Анадыря в 1695 году, то послать его мог только М. Многогрешный. Имеется несовпадение взглядов и на то, вместе ли с Атласовым в поход на Камчатку пошёл Лука Морозко, или он догнал отряд В. Атласова несколько позднее. Ну и, повторюсь, по-прежнему остаётся непонятным куда – в «корякскую землю» или на всё же Камчатку? – посылался Л. Морозко.

Таким образом, из всего сказанного бесспорным можно считать только два основных момента. Что Л. Морозко не мог быть послан В. Атласовым, прибывшим в Анадырск в апреле 1696 г. И что возвращение Л. Морозко в Анадырь (в апреле же 1696 года) окончательно укрепило В. Атласова в его решении двинуться на Камчатку. Настолько укрепило, что на деньги, взятые в долг под огромные проценты, он организует собственную экспедицию на полуостров. Впрочем, опустим пока все подробности появления его замысла и подготовки к походу (тем более что всё это достаточно полно и достоверно осуществлено другими исследователями) и перейдём к заявленной в заголовке теме.

Итак, как считает М. И. Белов (Белов М. И. Новые данные о службах Владимира Атласова и первых походах русских на Камчатку. ЛС. Т II. М.: 1957, с. 101), В. Атласов, собрав 60 служивых и промышленных людей человек и 60 ясачных юкагиров, 16 декабря 1696 г (то есть всё же в 7205, а не в 7206 году) вышел из Анадырского острога. «И шли де они из Анадырского чрез великие горы на оленях в полтретьи недели (две с половиной недели, В. Б.) и наезжали подле моря к губе на Пенжине реке в Акланском и в Каменском и в Усть-Пенжинском острожках на сидячих пеших коряк ста с три и больши, и призвал их под государеву самодержавную высокую руку ласково и с приветом, и собрав с них ясак лисицами красными, выслал в Якуцкой с служилыми людьми с Олешкою Пещерою с товарищи» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 20).

Я намеренно привожу столь длинную выдержку из подлинного документа, ибо она помогает прояснить некоторые существенные моменты, связанные с походом В. Атласова на Камчатку.

Рис. 3. Карт-схема движения походов русских людей по В. И. Воскобойникову (6, с. 41).

 

198

 

К числу которых, например, относится тот факт, что после Каменского в отряде В. Атласова число служилых людей сократилось на три человека, с которыми, возможно, ушло ещё и 2–3 юкагира с оленями. Почему это важно, скажу, как уже предупреждал выше, потом. А пока попробую прояснить, по какой причине казаки с самого начала своего маршрута пошли «чрез великие горы», хотя, от реки Анадыри и до реки Пенжины вполне можно было пройти по долинам их притоков (рек Майн и Чёрная, соответственно), минуя наиболее высокие горы этой части маршрута. И хотя казаки, как известно, не любили ходить через горы.

Причин тут несколько. Во-первых, на оленях предпочтительнее передвигаться именно по возвышенным местам, нежели по долинам рек. Так как, с одной стороны, сильные ветры сбивают здесь снег в наст, по которому оленям бежать гораздо легче, а значит и передвигаться можно многим быстрее, чем по более рыхлому и глубокому снежному покрову речных долин. И так как, с другой стороны, на выдуваемых поверхностях горных склонов, к тому же гораздо более богатых ягелем, чем речные долины, оленям не надо было сильно и долго копытить снег, чтобы добраться до корма, и, следовательно, они меньше уставали, быстрее насыщались, больше отдыхали и потому могли бежать с большей скоростью. А, как известно, В. Атласов торопился. И торопился не только потому, что его мог остановить новый анадырский приказной Григорий Постников (а таковая попытка действительно была предпринята), но и потому, что ему необходимо было как можно быстрее, по снегу, добраться до реки Камчатки.

Во-вторых, избранный казаками вариант маршрута пролегал по кратчайшему пути из бассейна р. Анадыри в бассейн реки Пенжины, проложенному оленными коряками. Не случайно же в наши дни именно к этой части маршрута отряда В. Атласова оказался приуроченным зимник, связывающий современный посёлок Марково, недалеко отстоящий от бывшего Анадырского острога, с нынешними сёлами Слаутным, Окланом и Каменским.

Но каким образом пролегал, в этом случае, маршрут отряда В. Атласова, и что это за «великие горы»? Горы эти – Русские. Правда, абсолютные их высоты невелики: от 500–600, в среднем, до 1109 м. А перевал (Модинский) через эти горы, и перевал Налгимский, через который проходит путь из бассейна реки Анадыри в бассейн реки Пенжины, и того ниже. Однако в условиях крайне суровой зимы и практически полной полярной ночи казакам, которые, повторюсь, очень не любили ходить по горам, они показались далеко не малыми.

Свалившись в долину реки Пенжины, отряд достиг сперва Аклана, а затем и Каменского. При этом весь путь от Анадырска до Каменского занял, повторюсь, у отряда 2,5 недели. Данный факт не вызывает ни малейших сомнений, поскольку этот срок указан самим В. Атласовым

 
199

 

(см. выше). Казалось бы, не должен вызывать сомнения и названный маршрут отряда, ибо он также указан самим В. Атласовым. Однако многие исследователи, кроме, пожалуй, Л. С. Берга (рис. 1), привязывают эту часть маршрута атласовцев к долинам рек Майн (правый приток реки Анадыри) и Чёрной (левый приток реки Пенжины). А некоторые из них, Д. М. Лебедев, например (Лебедев Д. М. География в России петровского времени. М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1950, с. 76), и вовсе прорисовывают путь отряда, минуя рек Пенжину, проводя его от устья реки Майн, расположенного ниже Анадырска, к долине реки Ваеги (приток Майна) и, затем, к долине и к устью реки Пахачи (рис. 2). Примерно также, но ещё более схематично (рис. 3), очерчивает эту часть маршрута казаков и В. И. Воскобойников (Воскобойников В. И. Слово на карте. Петропавловск-Камчатский. Книжная редакция «Камчатской правды». 1962, с. 41).

Так что, несколько отвлекусь от темы, я ничуть не преувеличивал, когда говорил, что многие исследователи излишне вольно трактуют реальные исторические документы и факты. Хотя и согласен с мнением Г. Миллера о том, что по реке Майн пролегала ещё одна дорога на реку Олюторку (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть, 1949, с. 137).

Однако вернёмся к нашим казакам. И зададимся вопросом – каким путём отряд В. Атласова пошёл от устья Пенжины к реке Алюторе? Вариантов тут несколько. Согласно первому из них, предложенному ещё С. П. Крашенинниковым, от устья реки Таловки отряд самого В. Атласова последовал вдоль западного побережья Охотского моря до самой Паланы и далее. Впрочем, вот как об этом пишет сам С. П. Крашенинников: «После того (после достижения Усть-Таловского острожка, В. Б.), как сказывают, разделил он (В. Атласов, В. Б.) партию свою на двое, половину послал на Восточное море под командою Луки Морозки, а с другою сам по Пенжинскому морю следовал. На Паллане изменили ему союзники его юкагири, 3 человека служивых убили, да 15 человек и его Атласова ранили» (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. Том II. Санкт-Петербург. Наука. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 193).

Увы, в данном случае С. П. Крашенинников вновь ошибается. Вернее, не будучи, в силу ряда причин знаком со «Скасками» В. Атласова (о чём можно судить по его же собственным словам – «как сказывают»), он при оценке похода В. Атласова исходил из слухов, так как подлинных свидетелей похода В. Атласова, а тем более его участников, к тому времени уже не было. Ошибается, кстати, он и в том, что возле Паланы было убито 3 казака – на самом деле там было убито 6 человек.

О том, что он действительно ошибается свидетельствует и показание самого В. Атласова: «И от того острожка (олюторского, В. Б.) отпустил он, Володимер, 30 человек служилых людей да 30 юкагирей подле Люторского море, для проведывания той земли и островов и для призыву под царскую великодержавную руку вновь неясачных людей с ясачным платежем» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 21). То есть, поскольку именно подле Люторского моря, а не к Люторскому морю пошёл после раздела отряд Л. Морозко, то всё-таки на реке Олюторе разделился отряд, а не на реке Пенжине.

Но продолжим о маршруте от реки Пенжины. В наше время варианта движения единого отряда от реки Пенжины на юг, к полуострову, частично придерживался академик Л. С. Берг (Берг С. Л. Великие русские путешественники. М.–Л.: Детская литература, 1950, с. 53).

 

200

 

Который предполагал, что отряд В. Атласова, в едином составе двигаясь от устья реки Таловки вдоль побережья Пенжинской губы (вдоль западных предгорий и склонов Пенжинского хребта по долинам рек Таловки и её левого притока Айпына, точнее), вышел к южной оконечности этого хребта в районе Маметчинского залива. Там он резко повернул на восток, пересёк Парапольский дол и вышел к «люторскому морю» (рис. 1).

В пользу этого варианта говорит то, что если бы атласовцы действительно вышли на оконечность Пенжинского хребта, то они увидели бы прямо перед собой ровное, уходящее далеко на юг пустынное пространство Парапольского дола. Пересекать которое в южном направлении, при постоянно дующем в этой местности очень сильном ветре, и, при этом, без всякой надежды найти приют в стойбище аборигенов, нужды не было. Тем более не было, что, повторюсь лишний раз, подлинной целью отряда было объясачивание местных жителей. А к таковым и скорее, и легче можно было попасть, следуя по тропе, проложенной коряками от Мамета к долине реки Куйвиваям, затем к долине реки Ветроваям (правый приток реки Вывенки) и, наконец, к устью реки Вывенки.

Кстати, по этой тропе ездил, спустя два века, отец Нестор, когда, следуя от Гижиги, он, через Тайгоноский полуостров и Пенжинскую губу, сперва попадал в корякский острожек Мамет, а затем выходил к Тиличикам (Митрополит Нестор (Н. А. Анисимов). Моя Камчатка. Записки православного миссионера. Петропавловск-Камчатский: Камчатский печатный двор. Книжное издательство. 2003). Тем не менее, даже эти обстоятельства не доказывают подлинности такого варианта движения отряда. Особенно учитывая то, что, по мнению Л. С. Берга, обратно на восточное побережье Пенжинской губы отряд вернулся той же дорогой, и в полном составе (рис. 1). Что уж совершенно не соответствует реальности.

В силу этих и, возможно, некоторых других причин, составителями историко-географического атласа «Камчатка» (Камчатка. XVII–XX вв. Историко-географический атлас. М.: Роскартография. 1997, с. 19) была предложена несколько иная модификация продвижения отряда на участке от устья реки Пенжины до устья реки Алюторы (Олюторы). Согласно их точке зрения, от Усть-Таловки отряд, следуя по долине р. Таловки, вышел на Парапольский дол, где он резко повернул к югу и пошёл по долу вдоль реки Куюл вплоть до западного побережья полуострова (рис. 4). Здесь, примерно в 60 км к югу от устья реки Пустой, он повернул к реке Анапке и, выйдя в её устье на восточное побережье, двинулся по нему к реке Алюторе (рис. 4).

Рис. 4. Карт-схема походов отрядов В. Атласова и Л. Морозко к реке Тигиль в 1697 г.: 1 – по автору, 2– по историко-географическому атласу (11, с. 19); 3 – по Е. П. Орловой от Паланы к реке Алюторе (22, с. 14); 4 – перевалы, 5 – острожки.

 
Вообще-то, таковой вариант движения атласовцев не исключается. Однако есть, как минимум, два, соображения, которые вызывают серьёзные сомнения в том, что В. Атласов избрал именно этот путь. Во-первых, в те времена на всём Парапольском долу не было постоянных поселений. «Дальше на пустынном Рекинниковском (Парапольском) доле встречаются только редкие кочевья коряков-чавчувенов. По Парапольскому долу можно ехать 2–3 дня подряд, не встретив ни единого стойбища, ни единого ездока. О посёлках и говорить не приходится» – пишет известный знаток жизни и быта коряков этнограф С. Н. Стебницкий (Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. СПб.: Наука, 2000, с. 26).

 

201

 

А ведь надо постоянно помнить, повторюсь вновь и вновь, что главной, если не единственной, задачей В. Атласова, как высшего представителя великодержавной власти на Северо-Востоке России (да и как частного заинтересованного лица), было приведение «под высокую государеву руку» и объясачивание коренного населения, а не просто открытие «новых землиц». К тому же казаки и юкагиры постоянно нуждались в пище, которую они могли достать только и только в посёлках аборигенов, обменяв её на ножи и бусы, а то и попросту отняв, что частенько и происходило: «А идучи в Камчадальскую землю и из Камчадальской земли питались они оленями, которые полонили они у иноземцев, и рыбою, которою они имали у иноземцов, а иную рыбу сами ловили сетьми, которые взяты были с ними из Анадырского зимовья» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 10 февраля 1701 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 26).

Не стоит забывать и того, что ко времени похода В. Атласова эта часть территории уже более или менее была известна казакам и потому атласовцы об отсутствии на Парапольском долу постоянных поселений знали. И уж, безусловно, знали об этом как «вожи», нанятые В. Атласовым либо в Каменном, либо в Усть-Пенжинском острожках, так и Лука Морозко с Иваном Голыгиным, догнавшие к тому времени В. Атласова.

Во-вторых, следуя вдоль реки Куюл, В. Атласов, коль скоро его вели знающие «вожи», и коль скоро целью отряда было скорейшее достижение «люторских острогов», вряд ли решился бы проскочить тропу, проложенную, как уже говорилось выше, от Маметчинского залива к реке Алюторе. А тем более ту тропу, которая от Рекинникской губы выходила, пересекая Парапольский дол севернее перешейка, к горам Камлилькынтынуп (к самой южной, выходящей к перешейку, части Ветвейского хребта) и через Малетойваямский перевал Ветвейского хребта следовала к устью реки Алюторы.

То есть, хочу сказать со всей определённостью, вряд ли В. Атласов, зная об отсутствии на Парапольском долу и на самом перешейке постоянных поселений, испытывая дефицит времени и, главное, стремясь в первую очередь попасть именно к «люторским острогам» для сбору ясака, предпочёл прямой путь к реке Алюторе изрядному крюку через Камчатский перешеек.

Впрочем, давайте рассмотрим район Камчатского перешейка более пристально. Да, действительно, наиболее узкое, низкое и ровное место между Охотским и Беринговым морем приурочено к перешейку, соединяющему полуостров Камчатку с материком. Тем не менее, версии о пересечения отрядом самого перешейка в направлении с запада на восток (и обратно) никто из известных мне исследователей, в том числе и составители упомянутого «Атласа Камчатки», не выдвигал. И это далеко не случайно, так как в силу природных особенностей данной части Парапольского дола таковое мероприятие в зимних условиях относится к разряду экстремальных.

 

202

 

Вот что пишет по этому поводу С. Н. Стебницкий: «На суровость климата сильное влияние оказывает северный ветер, который дует в течение почти всей зимы. Благодаря этому очень суров климат не только Парапольского дола в южной части Пенжинского района, но и в местах расположения таких посёлков, как Кичига, Тымлат, лежащих поблизости от Анапского дола, находящегося в самом узком месте Камчатского перешейка. Он представляет собою нечто вроде трубы, через которую постоянно прорывается поток северного ветра. Даже тогда, когда на окрестных тундрах стоит тихая погода, в долине рек Анапки (восточное побережье) и Рекинниковской (западное побережье) дует ветер.

А если на окрестных тундрах ветрено и «идёт позёмка», т. е. ветром несёт снег, то через Анапку уже не едут. Подъедут к Анапкинскому долу, влезут на холм и смотрят, не слишком ли рискованно ехать. На Анапке постоянно пурга. Она не так страшна, если метёт только снег, лежащий на земле. Но если к тому же прибавляется снег, падающий с облаков, то ехать через Анапку безусловно рискованно. Ветер бывает очень сильный.

Был случай, когда целое стадо оленей снесло в море. Пастухи пасли оленей, дул сильный северный ветер со снегом, была пурга. Олени и пастухи невольно уклонялись в сторону от ветра и попали на морской лёд. Лёд был скользкий, оленей понесло по льду, и всё стадо вскоре оказалось у края льда. Олени попадали в воду и утонули» (Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. СПб.: Наука, 2000, с. 22).

Надо думать, что составители историко-географического атласа «Камчатка», привязывая начало поперечной части маршрута В. Атласова не к самому перешейку, а южнее, к месту, расположенному на западном побережье полуострова, в 60, примерно, километрах к югу от устья реки Пустой, также учитывали эти природные обстоятельства. Однако, прочерчивая путь отряда через северные отроги Срединного хребта к устью реки Алюторы, они, как мне представляется, в большей степени отталкивались от следующих слов В. Атласова: «и от того Камчатского носа (курсив мой, В. Б.), по скаскам иноземцов вожей, пошли они через высокую гору (кусив мой, В. Б.) и пришёл к люторским острогам» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 20). То есть они, скорее всего, понятие «Камчатский нос» интерпретировали как синоним понятия «Камчатский полуостров». И на этом основании привязали начало непосредственного продвижения отряда к восточному побережью не к Парапольскому долу, и даже не к самому перешейку, а к «высоким горам» северной части полуострова (рис. 4).

Однако, проводя столь прямую параллель между этими двумя совершенно разными географическими объектами, они не обратили внимания на то, что в те времена, начиная от Михаила Стадухина и вплоть до С. П. Крашенинникова (да и позже), Камчатским носом именовали пространство, которое, простираясь от устья реки Пенжины к югу, располагалось напротив полуострова Тайгонос, а не Камчатский полуостров как таковой.

 

203

 

Не учли они и того, что казаки и вольные люди того времени знали о географии тех мест гораздо больше того, что они докладывали начальству и (или) писали в своих «скасках» и донесениях. То есть, если сказать более определенно, они не учли того, что В. Атласов, многое зная об этой местности от своих предшественников, имея в составе отряда «вожей» из местных жителей, а также побывавших в тех местах Л. Морозко и И. Голыгина, ни в коем случае не стал бы делать лишний крюк на пути к «люторам».

Именно не учли, о чём, в частности, свидетельствует предположение одного из составителей вышеназванного «Атласа Камчатки» Б. П. Полевого, согласно которому отряд В. Атласова, следуя по западному побережью Пенжинской губы, дошёл на полуострове до перевала с реки Лесной на реку Карагу (рис. 4), перевалив через который он, якобы, вышел на восточное побережье полуострова в его (по словам Б. П. Полевого, Б. В.) самом узком месте (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть вторая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 86).

Кстати, вот это – « в самом узком месте полуострова» – высказывание, постоянно прилагаемое названным историком к междуречью Лесной и Караги, неверно изначально. В том смысле неверно, что в основе его лежит личное суждение Б. П. Полевого о том, что самое узкое место полуострова Камчатки приурочено к междуречью названных рек. Причём высказывалось это суждение в десятках статьях и книг этого плодовитого учёного. Вот и в последней своей монографии «Новое об открытии Камчатки», он пишет: «… северная часть Камчатского полуострова представляет из себя очень узкий перешеек, по существу «каменную переграду», с вершины которой можно одновременно видеть два моря. Действительно, на перевале реки Лесной, на вершине Караги, в ясную погоду видно вдали одновременно Охотское море и Берингово море» (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть вторая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 91).

Однако в качестве доказательства этого своего представления Б. П. Полевой использует не современные карты, или, тем более, космические снимки, а данные вековой и более давности. О чём можно судить, например, по приводимой им по этому поводу ссылке: «Благодаря тому, что губа Карагинская значительно вдалась в материк Камчатского полуострова, он в этом месте имеет наименьшую ширину: именно около 90 вёрст, и это есть единственное место на полуострове, где с перевала на главном хребте видны в ясную погоду оба моря – Берингово и Охотское» (Деливрон А. Лоция северо-западной части Восточного (Тихого) океана. Т IV. СПб.: 1910, стр. 136. Цитирую по Полевому Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть вторая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 145).

Но даже на этом фоне – то есть на фоне отсутствия данных современных карт и аэрокосмических снимков, абсолютно неприемлемой является ссылка Б. П. Полевой в этом вопросе на мнение С. П. Крашенинникова. Вот как это выглядит в его интерпретации: «Здесь они (Леонтий Федотов сын и Савва Анисимов Сероглаз, В. Б.) контролировали переход через самую узкую часть полуострова Камчатки. Это было то самое место, о котором С. П. Крашенинников писал: «… река

 

204

 

Уемлян… от казаков Лесною называется. Сия река вершиною сошлась с рекою Карагою… чего ради по ней дорога есть на Восточное море…» (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть вторая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 126). И через несколько строк дополняет эти слова С. П. Крашенинникова другим его высказыванием, взятым из совершенно иного места: «для того, что в тех местах земля так узка, что по достоверным известиям с высоких гор в ясную погоду на обе стороны море видно» (Там же, с. 126).

Но сам-то С. П. Крашенинников писал эти последние слова совсем не о междуречье Караги и Лесной. Впрочем, судите сами, мой читатель.

«Камчатскою землицею и Камчаткою просто называется ныне оной великой мыс, который составляет последний предел Азии с восточную сторону, и от матёрой земли в море около семи градусов с половиною с севера на юг простирается.

Начало сего мыса полагаю я у Пустой реки и Анапкоя, текущих в ширине 59º½, из которых первая в Пенжинское, а другая в Восточное море впадает. 1. Для того, что в тех местах земля так узка, что по достоверным известиям, с высоких гор в ясную погоду на обе стороны море видно, а далее к северу земля становится шире, чего ради узкое сие место, по моему мнению, можно почесть за начало перешейка, соединяющего Камчатку с матёрою землёй, 2. что присуд камчатских острогов токмо до объявленных мест простирается, 3. что северные места за тем пределом Камчаткой не называются, но больше принадлежат заносью* (*Заносьем называются места от Анадырска к Камчатке лежащие, в том числе и самой Анадырск; для того, что оные, следуя из Якуцка, по ту сторону Чукоцкого носа находятся»), под которым именем Анадырской присуд заключается. Впрочем, не совсем опровергаю и то, что подлинное начало сего великого мыса между Пенжиною рекою и Анадыром почитать должно» (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть, 1949, с. 98–99).

То есть, как можно видеть, С. П. Крашенинников писал совсем не так и совсем не о том, ибо наиболее узким местом Камчатки он считал Камчатский перешеек, к которому привязывал начало полуострова. О чём можно судить и по другому его высказыванию на этот счёт: «Верстах в 65 от Коуту (реки, В. Б.) следует Анапкой (Анапка, В. Б.) река, которая вершинами сошлась с впадающею в Пенжинское море Икыннаком (пустою) рекою, а устьем течёт в внутреннюю губу, называемую Ильпинскою, которая в длину вёрст на 5, а в ширину версты на 3 простирается. Хребет, из которого текут упомянутые реки, в рассуждении других мест весьма низок и ровен, и от обоих морей не более 50 вёрст расстоянием. Коряки почитают сие место за самое узкое из всего перешейка, соединяющего Камчатку с матёрою землёй, которой перешеек до Тумлатты и далее простирается» (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть, 1949, с. 137).

Кстати, обращает на себя внимание то, как точны в своих представлениях о географии региона местные жители, Это я к тому, что и В. Атласов также получал от них весьма достоверные сведения о путях следования к тому или иному объекту. Настолько точны, продолжу, что исходя из этих сведений С. П. Крашенинников указал подлинный поперечник перешейка: «Перешеек оного полуострова (Камчатского, В. Б.) шириною вёрст на 70. С одну сторону его прилегло Олюторское

 

205

 

море, а с другою Пенжинская губа…» (Крашенинников С. П. Описание Камчатского народа. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть. 1949, с. 691). Ибо в его оценке перешеек на 20 вёрст уже, чем «самое узкое» место А. Делеврона и Б. П. Полевого, и довольно близок к современным – около 100 км – данным.

Итак, скажу окончательно, С. П. Крашенинников самым узким местом полуострова считает его перешеек. И хотя он при этом всё же допускает возможность того, что полуостров Камчатка может начинаться от рек Пенжины и Анадыри, однако делает это по двум, вполне извинительным для его времени, основаниям – по причине отсутствия точных географических данных о тех местах вообще и своих собственных, в частности. А также вследствие следования мнению академика Г. Миллера, который считал возможным относить к Камчатскому полуострову пространство, простирающееся от Пенжинской губы до Камчатского перешейка и от этого же перешейка до реки Анадыри (Степанов Н. Н. Степан Петрович Крашенинников и его труд «Описание земли Камчатки». Описание земли Камчатки. 1949, с. 18).

Впрочем, этот пиетет по отношению к своему учителю и непосредственному руководителю станет понятным, если знать, что даже спустя два с половиной века другой известный историк Б. П. Полевой, во многих своих работах постоянно именует пространство, расположенное между Пенжинской губой и Беринговым морем севернее перешейка, Камчаткой; морское побережье от устья реки Пенжины и до Камчатского перешейка включительно – северо-западной оконечностью полуострова Камчатки; а самым узким местом Камчатского полуострова считает ту его часть, которая располагается напротив острова Карагинского.

И не просто считает, но и сознательно переиначивает слова С. П. Крашенинникова в пользу этого своего мнения. Ибо относительно междуречья Лесной и Караги, сам автор «Описания земли Камчатки» пишет: «…, а от Кинкиля в 20 верстах река Уемлян, которая от казаков Лесною называется. Сия река вершиною сошлась с рекою Карагою, как уже выше объявлено, чего ради по ней дорога есть на Восточное море…» (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть, 1949, с. 150). И ни слова, ни до, ни после, о том, что это самое узкое место на полуострове и что только здесь можно видеть оба моря одновременно.

Впрочем, это не единственная ошибка Б. П. Полевого при описании маршрута В. Атласова. Удивительно, но, говоря о проходе атласовцев через долины рек Лесной и Караги, историк явно не замечает, что в этом случае отряд вышел бы не к «люторским острогам», как он утверждает, а к карагинским. Как не замечает он и того, что, следуя по восточному побережью полуострова от реки Караги к корякам обитающим на реке Олюторе, отряд вторично бы перешёл через перешеек. Ну и, наконец, не замечает он и того, что при таковом раскладе отряд самого В. Атласова после

 

206

 

разделения должен был вновь выйти от реки Олюторы на восточное побережье Пенжинской губы и тем самым описать огромный круг. Или, по крайней мере, зигзаг от реки Лесной до реки Олюторы и обратно, если бы он от реки Олюторы вновь выходил на западное побережье по своему же следу – то есть сперва к реке Караге, а затем к реке Лесной. Но обо всём этом ни у В. Атласова, ни у самого Б. П. Полевого нет ни слова.

Так что остаётся только выразить сожаление по поводу того, что Б. П. Полевой, идя на поводу у своего ложного суждения о географии региона, что называется в упор не видел ошибочности своих суждений по поводу маршрута отряда В. Атласова. Именно, сожаление, ибо эта ошибка, как, пожалуй, никакая другая, демонстрирует то самое незнание историками-профессионалами географии региона, о котором говорилось выше.

Правда, поспешу заметить, не исключается, что именно профессионализм и послужил причиной столь нелепой ошибки маститого учёного. То есть, говоря иначе, постоянно работая с первичными архивными материалами и, прежде всего, с самыми первыми картами Северо-Востока и Камчатки (рис. 5), Б. П. Полевой настолько вжился в ту эпоху, что стал смотреть на вещи и ситуацию тех лет глазами человека того времени. И хотя это не извиняет Б. П. Полевого как историка, как человека его понять можно. Тем более что он был далеко не единственным, кто так необъяснимо заблуждался в географии полуострова.

К примеру, полувеком ранее его Е. П. Орлова (Орлова Е. П. Ительмены. Историко-этнографический очерк. СПб.: Наука, 1999, с. 14), говоря об этой же части маршрута отряда В. Атласова: «Оттуда (от Усть-Таловки, В. Б.) ехали они две недели подле моря и где-то возле Паланы перевалили через «высокую гору» и попали в район Олюторки» (рис. 5), настолько исказила географию Камчатки, что впору только разводить руками. Ибо мало того, что она в этом своём мнении некритично отнеслась к данным С. П. Крашенинникова о том, что отряд В. Атласова двигался по западному побережью Пенжинской губы от Усть-Пенжины до Паланы (см. выше), так ведь но ещё и не увидела, что река Олюторка располагается далеко за пределами полуострова. К тому же она не заметила, что если путь от Анадырска до Каменского занял у отряда В. Атласова 2,5 недели, то, по её же представлениям, на вдвое большее расстояние от Каменского до Паланы и оттуда до реки Олюторки казаки потратили всего 2 недели.

Рис. 5. Карта Земли Камчатки с около лежащими местами. Из «Описания земли Камчатки» С. П. Крашенинникова (12).

 
Впрочем, кто не ошибается! Мне же остаётся только выразить недоумение по поводу того, что среди множества критиков того же Б. П. Полевого и, главное, среди ещё большего числа его горячих камчатских почитателей и поклонников, не нашлось никого, кто бы сумел убедить маститого ученого в ошибочности названных и некоторых других (постоянное, например, именование им Бобрового моря – то есть акватории Тихого океана, лежащей между Кроноцким и Шипунским полуостровами, частью Берингова моря) его географических представлений. И понадеяться на то, что в свете столь поразительных заблуждений этого крупного учёного мои собственные огрехи на историческом поприще будут восприняты достаточно снисходительно. А таковая снисходительность, вернее – вдумчивое восприятие иного мнения, была бы очень даже к месту при рассмотрении предлагаемого мною варианта движения отряда В. Атласова к полуострову.

 

207

 

Но почему предлагается ещё один, и совершенно новый, вариант движения отряда В. Атласова от реки Пенжины к реке Алюторе? Да, прежде всего, потому, что всех вышеперечисленных нестыковок и заблуждений можно избежать, если предположить, что от реки Пенжины В. Атласов решил направиться не к самому полуострову, а сразу же к реке Алюторе (рис. 4) Уместно ли такое предположение и насколько? На мой взгляд, вполне. Особенно если принять во внимание некоторые привходящие обстоятельства.

Напомню, во-первых, что в поход В. Атласов отправился без разрешения якутского воеводы – а за это можно было очень серьёзно поплатиться. Во-вторых, достигнув Аклана и Каменского, В. Атласов, вопреки закону того времени, предписывающему брать дань с одних и тех же острогов раз в два года, вновь обложил ясаком пенжинских коряк, годом ранее уж объясаченных Михаилом Многогрешным (История Чукотки с древнейших времён до наших дней /Под руководством и общ. науч. ред. Н. Н. Дикова. М.: Мысль, 1989, с. 79; Леонтьева Г. А. Якутский казак Владимир Атласов – первопроходец Земли Камчатки. М.: Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая, 1997, с. 68). За что также пришлось бы отвечать – во всяком случае, новый анадырский приказной Григорий Постников, узнав об этом произволе из жалобы коряк, во второй раз попытался вернуть В. Атласова, дабы тот не натворил новых бед. Так что только достаточное количество привезённой пушнины – победителей не судят – могло загладить вину В. Атласова, и он, человек недюжинного ума, прекрасно это понимал. В-третьих, дойдя до Усть-Таловского острога – то есть, действительно пройдя немного «подле моря», В. Атласов убедился (как раньше в этом же убедились и казаки, посещавшие северные и западные берега Пенжинской губы), что на её безлесном побережье пушного зверя, и, прежде всего, соболя, нет. В-четвёртых, хотя он и знал из донесений Луки Морозко о наличие пушных зверей на самой Камчатке, абсолютно быть уверенным в успехе своего предприятия на полуострове он не мог. И, наконец, в-пятых, время также работало против В. Атласова, ибо повторный сбор ясака с пенжинских коряк потребовал у неготовых к такому повороту событий жителей долины реки Пенжины времени для добычи нужного количества пушнины. Да и нашлось это время лишь после того, как В. Атласов силой вынудил коряков заняться дополнительным промыслом пушного зверя. А на это опять же понадобилось время.

Вот отчего он и решил подстраховаться. То есть когда его догнали Лука Морозко и Иван Голыгин, которые 23 февраля 1697 года «сдали» Анадырский острог Григорию Постникову и с небольшим отрядом бросились в догон за В. Атласовым (Леонтьева Г. А. Якутский казак Владимир Атласов – первопроходец Земли Камчатки. М.: Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая, 1997, с. 68), пятидесятник, убедившись на деле, что на избранном им пути ни людей, ни пушных зверей нет, дабы не рисковать головой, повернул к объясаченным в 1695 году Лукой Морозко (и по его, надо полагать, подсказке) «люторским корякам», чтобы хоть с них, и на законных, при этом, основаниях, собрать ясак.

Кстати, тот факт (если он был, разумеется), что Л. Морозко и И. Голыгин, вышедшие из Анадырска через два с лишним месяца после В. Атласова, догнали его в устье реки Пенжины, лучше любых других доводов доказывает моё предположение о существенной задержке отряда атласовцев в районе Каменского. Равно как и предположение о далеко не мирном характере взаимоотношений казаков с местным населением.

 

208

 

Но всё же самой главной причиной резкого поворота атласовцев к «люторскому морю» оказался тот самый «шкурный», как было сказано выше, интерес казаков. Ибо всем им, включая и шедших вместе с ними ясачных юкагиров, в первую и главную очередь нужна был пушнина. А на пути вдоль (подле) моря, или по Парапольскому долу добыть её было невозможно. Хотя, конечно же, сыграли свою роль и погодные условия прибрежной территории (постоянные и очень жестокие пурги), и достоверное знание названного пути в Олюторскому морю.

Казалось бы, что этому предположению противостоит свидетельство самого В. Атласова: «И от тех де острогов (Каменного и Усть-Пенжинского, В. Б.) поехал он, Володимер с служилыми людьми в Камчатский нос и ехал на оленях подле моря 2 недели, и от того Камчатского носа, по скаскам иноземных вожей, пошли они через гору и пришёл к люторским острогам, к иноземцом к люторам…» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 20).

Но это только казалось бы. Ибо «поехал… в Камчатский нос», вовсе не означает, что он действительно сперва «приехал» в этот самый «нос», а уж только потом повернул к «люторским острогам». Более того, хотя движение к Камчатскому носу и было генеральным направлением движения отряда В. Атласова (а, точнее, его конечной целью), это отнюдь не означает, как считают те же, например, составители атласа «Камчатка», что атласовцы сперва достигли полуострова, и только затем повернули на восток.

Что же касается высказывания В. Атласова о движении «подле моря», то оно, скорее всего, говорит о том, что он (и с полным на то основанием) был убеждён в том, что к Алюторке можно было попасть, обойдя Камчатский нос вдоль берега. И это предположение тем более вероятно, что он не знал подлинных размеров этого самого носа. А тем самым, следуя к реке Алюторе, он вполне закономерно считал, что, в конечном счёте, следует «подле моря». Не говоря уже о том, что словосочетание «подле моря» вовсе не означает – вдоль самого берега моря.

Ну а чтобы окончательно убедить моих возможных оппонентов в том, что атласовцы действительно пошли к «люторским острогам», обращаю их внимание на, буквально, аналогичную ситуацию, сложившуюся при движении отряда В. Атласова от реки Кыгыл (Тигиль) к реке Камчатке. Ситуацию, подчеркну, изложенную самим В. Атласовым и, ещё раз подчеркну, практически теми же самыми словами, которые говорились им по поводу движения отряда от реки Пенжины: «… взяв вожев дву человек, пошёл с служилыми людьми и остальными ясачными юкагирами, которые не в измене, подле моря на оленях и дошёл на Камчатку реку» («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 22). То есть совсем в другую сторону, оказывается, попал отряд, следуя «подле моря» от Тигиля. Но чем, позволительно спросить в таком случае, движение отряда от реки Пенжины до реки Алюторы отличается от его же движения от реки Тигиля к реке Камчатке?

 

209
 

Впрочем, о том, как, каким путём, попал В. Атласов на реку Камчатку, следуя от Тигиля, речь пойдёт в другой раз. А пока добавлю, что, по мнению Б. П. Полевого, на «Чертёжу вновь Камчадальской земли и моря», созданному картографом С. У. Ремезовым при содействии с В. Атласовым в 1700 году, маршрут отряда казаков, нанесённый пунктиром, от реки Пенжины резко поворачивает к «губе Люторской» (Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки: часть вторая. Петропавловск-Камчатский. Камчатский печатный двор, 1997, с. 97– 98). То есть всё-таки к Алюторе пошли казаки от реки Пенжины. Однако явная предубеждённость («самое узкое место полуострова расположено напротив острова Карагинского») так и не позволила историку увидеть того, что к «люторским острогам» отряд В. Атласова двигался не по восточному побережью Пенжинской губы, а по тропе, наезженной местными жителями через северную часть Парапольского дола.

Что же кается выражения «подле моря», то стоит ещё раз заметить, что далеко не всегда следует слова В. Атласова, воспринимать буквально. Особенно учитывая давность лет, разность менталитетов и, отсюда, совершенно различные способы выражения и восприятия мыслей. К тому же, добавлю, ни в коем случае, говоря о его походе, нельзя забывать того, что свои скаски пятидесятник диктовал спустя 3 и 4 года после начала похода. То есть постоянно следует помнить о том, что он не только подзабыл кое-какие детали, но и сознательно многое утаивал, как сознательно же многое – ту же численность местного населения полуострова, например – преувеличивал. Не говоря уже о том, что вспоминал он прошлое не в строгой хронологической последовательности и далеко не всегда привязывал свои конкретные дела и шаги к конкретным же местам и времени. Ну а самое главное, надо всегда помнить о том, что при всех своих отрицательных качествах, человек он был ума недюжинного и прекрасно знал не только то, что надо говорить, а чего нет, но и то кому и что хочется услышать. А слышать в Якутске, Тобольске и Москве хотели о самой Камчатке, а не о тех или иных нюансах передвижения отряда на пути к ней.

Впрочем, вернёмся к походу. Итак, предлагаемый мною вариант маршрута начинался от устья реки Таловки. А точнее – от Усть-Пенжинского (Усть-Таловского) острожка, как пишет сам В. Атласов («Скаска» пятидесятника Владимира Атласова от 3 июля 1700 г. Землепроходцы. Т. 1. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 20). Куда отряд действительно попал, двигаясь «подле моря». Однако, пройдя «подле моря» (возможно и несколько далее Усть-Таловского острожка), и убедившись, что кроме голых сопок на пути ничего нет, отряд повернул к нахоженной тропе, выходящей по реке Харитоня к перевалу через Пенжинский хребет (рис. 4). То есть тот самый хребет, который В. Атласов именует «высокими горами», через которые атласовцы вышли к «люторским острогам» Не слишком ли далеко эти горы расположены от реки Алюторы? Да всего лишь ненамного дальше, чем Срединный хребет, выдаваемый за таковые «высокие горы» авторами уже не раз упоминаемого атласа «Камчатка», тем же Б. П. Полевым и, тем более, той же Е. П. Орловой.

 

210
 

Что же касается вероятности прохода через теснину долины реки Таловки (как это предполагают составители атласа «Камчатка», рис. 4), которая прорезает Пенжинский хребет, то этому воспрепятствовал бы целый ряд причин. Во-первых, отсутствие в зажатой между гор долине оленьих пастбищ. Во-вторых, наличие пойменного леса, который надо было бы постоянно пересекать, переходя с одного борта долины на другой в местах, где река подрезала крутые склоны, что с оленями делать нелегко. В-третьих, за счёт стекания со склонов гор холодного воздуха и его последующего выхолаживания, морозы в этой части речной долины были на 5º, а то и на все 10º ниже фоновой, при том, что сама эта фоновая температура в этих местах даже в марте может достигать минус 35ºС, а в январе и вовсе опускаться до -50º и ниже. И это дополнительное охлаждение могло привести (да и приводило – сужу по опыту работы на Парапольском долу, где реки перемерзают насквозь) к образованию наледей, которые, как и густые заросли ивняка, создавали дополнительное препятствие для передвижения оленьего поезда. Не надо забывать и того, что время похода В. Атласова, а точнее период между 1645 и 175 годами, соответствует максимуму «малого ледникового периода» и потому морозы в те времена были куда покруче нынешних.

Так что, скорее всего, отряд В. Атласова пересёк Пенжинский хребет по веками набитой тропе. Перевалив через который, он по этой же тропе вышел к реке Энычаваям – правому истоку реки Таловки. Затем, следуя по тропе, идущей по долинам Энычаваям и её левого притока реки Найвалваям, отряд подошёл к перевалу Евьеин-Энельхан, в северной части Ветвейского хребта (рис. 4). Кстати, при 278 м абсолютной высоты, перевал, плавно возвышающийся над окружающей местностью, явно не претендует на звание «высоких гор». Преодолев перевал, отряд попал в долину реки Вывенки, в те времена именуемой Алутора или Олутора (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. Том II. Санкт-Петербург. Наука. Петропавловск-Камчатский. Камшат, 1994, с. 61). А затем, двигаясь по её долине, неизбежно выходил к району нынешнего национального села Хаилино – точнее, к тому месту, где оленные маршруты и пешеходная тропа от реки Олюторы поворачивают к реке Пылговаям. Следуя по её долине, казаки вышли к реке Пахаче (Погыче) и, затем, к устью реки Апуки, где двумя годами ранее Л. Морозко поставил (История Чукотки с древнейших времён до наших дней /Под руководством и общ. науч. ред. Н. Н. Дикова. М.: Мысль, 1989, с. 79; Леонтьева Г. А. Якутский казак Владимир Атласов – первопроходец Земли Камчатки. М.: Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая, 1997, с. 66) зимовье для сбора ясака.

Вот так, по моему мнению, отряд В. Атласова добирался до реки Алюторы. Достоверность (правомочность, точнее) предложенной версии маршрута отряда В. Атласова, помимо приведённых ранее свидетельств, подтверждают ещё два, как минимум, обстоятельства. Во-первых, об этом пути казаки знали. Знали как от предшественников, к тому времени объясачивших жителей долины рек Пенжины и северной части Парапольского дола; как от местных жителей, которых они расспрашивали буквально с пристрастием; так и, тем более, от того же Луки Морозко, прошедшего этим путём (или его частью) двумя годами ранее. А, во-вторых, буквально сразу же после похода В. Атласова этот маршрут стал постоянным путём следования русских из Анадыря на полуостров и

 

211

 

обратно. Во всяком случае, всего три года спустя после похода В. Атласова на полуостров той же дорогой проследовал первый камчатский приказчик – боярский сын Тимофей Кобелев. А ещё через два года этим же путём прошла группа служивых людей во главе с Андреем Кутьиным, которая поставила шесть зимовий на реке Уке. Ну а в последующие времена, особенно после того, как на реке Алюторе казаками был (дважды) построен Олюторский острог, этот маршрут и вовсе стал основным путём, связывающим Камчатку с Анадырем. Хотя иногда летом на Камчатку плавали морем до с. Лесная (а, возможно, и до Тигиля) на байдарах, построенных в устье реки Чёрной. А временами, в марте-апреле, когда спадали морозы и образовывался мощный наст, казаки, дабы обойти воинственных олюторцев, на собачьих нартах передвигались и по западному побережью Пенжинской губы.

Впрочем, на этом я и завершу, до времени, описание похода В. Атласова. И не столько даже потому, что более чем с лишком исчерпал положенный лимит объёма статьи, сколько потому, что в походе его отряда по полуострову неясных мест так же более чем предостаточно. Начиная с того, каким путём проследовал отряд самого В. Атласова от р. Алюторы на западное побережье Камчатки. И продолжая тем – сразу же от реки Кыгыл (Тигиля) двинулся отряд Атласовцев к реке Большой, или всё же после похода в долину реки Камчатки.

Дело в том, допоясню, что согласно С. П. Крашенинникову: «…Морозко с Атласовым сошёлся на Тигиле реке, а с Тигиля пошли они вперёд подле Пенжинского моря, и дошли до Голыгиной реки, где из их партии убит один служивой, Голыгин прозванием, отчего оная река и по сиё время Голыгиною называется, а на бою ли он убит или иным каким образом про то неизвестно.

От реки Голыгиной Володимер Отласов воротился назад и шёл тою же дорогой, которую и вперёд и, дошед до Ичи реки, зимовал.

Той зимы Морозко Старицын отпросился с двумя иными служивыми на Тигил для свидания с друзьями, от которых друзей они и убиты.

Володимер Отласов, перезимовав на Иче, перебрался на Камчатку реку, а шёл он с Ичи до Хариузовой подле Пенжинского моря, а потом и вверх по Хариузовой до её вершины;…» (Крашенинников С. П. О завоевании Камчатской землицы, о бывших в разные времена от иноземцов изменах и о бунтах служивых людей. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть. 1949, с. 749).

Согласитесь, тут есть над чем задуматься. Ну, хотя бы над тем – в Тигиле или всё же в Палане соединились отряды В. Атласова и Л. Морозко. А ведь, кроме того, вызывает интерес и такая проблема: где – на реке ли Камчатке в 2 верстах выше устья реки Еловки, в специально отстроенном для этого зимовье, или в двух зимовьях, расположенных на самой реке Еловке, в 50 верстах от её устья [Крашенинников С. П. О завоевании Камчатской землицы, о бывших в разные времена от иноземцов изменах и о бунтах служивых людей. Описание земли Камчатки. М.–Л.: Главсевморпуть. 1949, с. 740] – и когда, то есть до похода на реку Большую или после – оставался тот же Лука Морозко с товарищи, если вообще оставался? И в каком всё же году – в 1697 или 1698 – попал отряд В. Атласова в долину реки Камчатки? Не говоря уже о прояснении всех (где и сколько раз?) обстоятельств с возможным выходом самого В. Атласова на побережье Восточного (Бобрового) моря.