Камчатка. Страна не просто далёкая, но и во многом ещё и загадочная. Загадочная в том числе и тем, что до сих пор не ясно, кто же живёт на Камчатке – «камчатцы», как пишут в официальных документах и газетах, вещают по радио и телевидению, говорят на всякого рода собраниях и заседания, или «камчадалы», как зачастую говорится в просторечии? Как не ясно и то, кто такие «камчадалы»? То ли это, независимо от пола, возраста и этнической принадлежности, все без исключения жители Камчатки. То ли это представители только и только коренного, сиречь – ительменского, населения полуострова. Или же это всего лишь одна из специфических – метисы, или, скажем, креолы – этнических групп населения области? Вопросы, вопросы. Вот и попробуем поискать на них ответы. И для начала обратимся к мнению человека, очень много сделавшего для познания истории, культуры, быта и хозяйского уклада аборигенов полуострова. «В настоящее время от некогда многочисленного, насчитывающего несколько десятков тысяч человек, ительменского народа осталось несколько сот человек, живущих (на середину 30-х годов – В. Б.) в семи небольших посёлках, разбросанных по западному побережью Камчатки на протяжении 300 км в пределах юго-западной части Корякского национального округа.

Потомки древних ительменов, известные под названием камчадалы и населяющие Камчатку к югу от границы Корякского национального округа, в настоящее время совершенно «обрусели». Они говорят на своеобразном, распространённом по всей Камчатке и Чукотке наречии русского языка, представление о котором даёт богатый материал «Областного словаря Колымского русского наречия», составленного В. Г. Богоразом». (29, с. 18)

То есть ещё в те, далёкие 30-е годы прошлого столетия, этот замечательный исследователь языка, культуры и хозяйства коренного населения Камчатки чётко отделял собственно ительменов от обрусевших «камчадалов». И жаль, что к этому мнению не прислушиваются, когда пытаются (18) уравнять «камчадалов» с ительменами. По-прежнему пытаются, хотя процесс обрусения «камчадалов» с тех пор зашёл настолько далеко, что они потеряли уже и названный поддиалект русского языка. Во всяком случае, тот говорок – «Мы поедем в Нацики, на горяци клюцики», – которой ещё в 50-е годы был так свойственен потомкам смешанных браков ительменов с русскими, в наши дни услышать уже невозможно.

Итак, как можно видеть из этого подступа к теме, с проблемой самоосознания и самоопределения малых народов Камчатки и с её решением, связаны судьбы и жизни не одного поколения людей. Связаны сложным процессом развития этнических, политических, социальных, экономических и культурных взаимоотношений и противоречий между пришлым населением и коренным. Однако наиболее, пожалуй, сложной эта проблема оказалась для той части населения Камчатской области, которая именует себя (или которую именуют) «камчадалами». Потому что и до сих пор нет ответа на самые простые, житейские по своей сути, вопросы: действительно ли камчадалы являются этнически самостоятельной народностью, или же они относятся всего лишь к одной из социальных подгрупп населения Камчатки?

Зато нет никаких сомнений в том, что данная неопределённость серьёзно мешала установлению места и роли этой, и достаточно заметной, части населения в социальном, экономическом и этническом укладе области. И мешает до сих пор, несмотря на недавнее и повторное включение «камчадалов» в список коренных малочисленных народов Крайнего Севера. Ибо это последнее действо скорее ещё больше запутало и усложнило проблему самоидентификации «камчадалов», нежели решило её.

Кстати, о «самоидентификации». В последние годы в социальных науках под этим термином стали понимать выделение (самовыделение), а лучше сказать – вычленение по тому или иному признаку индивида или некоей социальной группы из общей массы людей. И потому не будет большой ошибки, если этот термин в дальнейшем найдёт применение для обозначения процесса вычленения некоей общности, народности, этноса или расы среди всех остальных.

Но вернёмся к самой проблеме самоидентификации камчадалов. И в попытке разобраться с нею, попробуем подойти к ней с обратной, так сказать, стороны. То есть попробуем установить, как и когда сформировалось то самое коренное население южной половины полуострова, с которым столкнулись пришедшие сюда русские. Или, говоря точнее, сначала попробуем установить, кто из коренного населения Камчатки точно не является «камчадалами», и уже только после этого будем определять реальный статус самих «камчадалов». Кстати, скобки в данном случае подчёркивают лишь то, что речь идёт не обо всех жителях Камчатки, а только о той их части, которая причисляет себя к разряду коренных малочисленных народов.

 

17

Вполне очевидно, что при таковом подходе сразу же можно исключить из рассмотрения коряков, эвенов, алеутов, кереков и чукчей. Потому что на территории проживания этих народов «камчадалов», понимаемых в качестве коренных жителей, практически нет. И, следовательно, остаётся установить, как сформировались и развивались та общность людей, которая сама себя именовал и именует «ительменами».

По представлениям археологов, антропологов, историков, географов, геологов и прочих исследователей (4, 6, 9, 11, 21, 22, 25), Камчатка была заселёна далёкими предками ительменов ещё в самом конце второй фазы верхнечетвертичного (сартанского) оледенения около 12–15 тыс. лет тому назад. То есть ещё тогда, когда прародители нынешних американских индейцев прошли по Берингийскому сухопутному мосту через Камчатку и Чукотку в Северную Америку.

Спустя некоторое время, то есть к моменту полного отступления ледников на рубеже 10–11 тысяч лет тому назад, на полуострове сформировалась поздне-палеолитическая культура предков эскимосов, алеутов и ительменов. При этом часть данного этноса по-прежнему продолжала мигрировать из Азии в Северную Америку, а часть оставалась на территории полуострова. Из этой последней части и сформировалась та праительменская общность людей, примечательной особенностью которой стало освоение техники строительства «земляночных жилищ», практически без изменения просуществовавшей до XVIII века, когда её достаточно досконально описал С. П. Крашенинников (11). Причём, и это следует специально подчеркнуть, уровень цивилизации этих камчатских прааборигенов был ничуть не ниже, чем у палеолитических охотников Европы.

К шестому тысячелетию от нашего времени палеолитическая культура древних охотников сменилась на ту общность людей ранненеолитической культуры, которая, по-видимому, и дала толчок формированию собственно ительменов. Судить об этом позволяют остатки памятников этой культуры в виде острых ножевидных пластин, из которых изготовлялись наконечники стрел с трёхгранным сечением, и каменных топоров с «ушками», которые были обнаружены во многих местах полуострова, в том числе и в районе г. Петропавловска-Камчатского.

В третьем-первом тысячелетии до нашей эры на южной половине полуострова окончательно (судя по данным работы шведской экспедиции под руководством Бергмана 1926 года) окончательно сложилась так называемая тарьинская культура, которой, как предполагает Н. Н. Диков (5, с. 255), соответствует древне-ительменская этническая общность. То есть та самая общность, которая дала начало становлению ительменов нового времени. Причём именно в это время возросла численность местного населения, о чём свидетельствуют многочисленные археологические памятники, распространённые от мыса Лопатки на юге до долины реки Тигиля на западном и до долины реки Озерной на восточном побережьях полуострова (10, 21). Что, в свою очередь, говорит о возросшем объёме и уровне общественного производства.

Особенно большое количество таковых стоянок было приурочено к берегам Авачинской губы и к долинам и устьям впадающих в неё рек. В частности, археологическими исследованиями академика Н. Н. Дикова были обнаружены многочисленные памятники южно-ительменской культуры в районах бухты Саранной, бухты Крашенинникова (бухта Тарья), долин рек Вилюй и Паратунки. Обычно эти древние поселения, насчитывающие иногда до нескольких десятков жилищ, располагались на сухих террасах. При этом зимой люди обитали в полуподземных строениях, а весной перебирались к устьям рек и на побережья, поближе к местам рыбной ловли и добычи морского зверя, где каждая отдельная семья имела свой собственный балаган.

К археологическим памятникам тарьинской культуры пространственно и генетически привязаны стоянки первого тысячелетия нашей эры, относящиеся к следующему – кроноцкому, этапу развития древнеительменской культуры. Этапу, в котором окончательное становление ительменов как этноса ассоциируется с развитием рыболовства, как ведущего элемента социально-хозяйственного уклада. Что и подчёркивается приуроченностью их поселений к долинам рек, этим основным природным факторам развития рыболовства. Впрочем, помимо добычи и заготовки рыбы, ительмены в этот период достаточно интенсивно занимались и охотой, используя при этом одомашненную собаку и для поиска добычи, и в качестве ведущего вида транспорта.

В то же время под влиянием древнеэскимосской культуры на Камчатке продолжает развиваться и совершенствоваться морской промысел. И к концу этого периода развития, ительмены, помимо рыболовства, охоты на наземных животных и собирательства, интенсивно охотились на ластоногих, применяя технически совершенные гарпуны с поворотными наконечниками, позаимствованные ими у эскимосов. Что, опять же, является свидетельством повышения качества и уровня хозяйственного производства.

Весомым подтверждением такового хода событий служат данные С. П. Крашенинникова (12), согласно которым ительмены южной Камчатки издавна носили одежды из кож морских птиц, лисьих, бобровых и из шкур морских зверей. И тем самым мнение о том, что для истории Камчатки последних 2–3 тысяч лет прежде всего было характерно распространение зверобойных культур и господство в экономике прибрежного зверобойного промысла (7, с. 352), находит подкрепление в свидетельстве очевидца – редкостный, довольно-таки, случай в этногенезе.

 

18

 

Таким образом, ительмены генетически восходят к концу палеолита. При этом социально-производственные отношения их родовых общин на протяжении всего данного периода базировались на половозрастном разделении труда и на первобытно-коммунистическом принципе распределения продуктов деятельности (8). Что в сочетании с гармоничным взаимодействием ительменов с природой, предопределил их редкостную адаптацию к суровым условиям проживания.

Вместе с тем следует отметить, что именно эта прекрасная приспособленность ительменов (уже ительменов, подчеркну, а не их прародителей) к природным условиям полуострова обусловила и замедленное, по сравнению с западноевропейской, развитие их цивилизации. В том смысле обусловила, что она не побуждала к прогрессивному переустройству производственной деятельности этой культуры, базой многотысячелетнего развития которой являлось комплексное освоение естественных биоресурсов. То есть не побуждала к переходу от эксплуатации богатейших продуктов дикой природы к целенаправленному земледелию и скотоводству. Хотя в отличие от палеолитической культуры праительменов, где и охота, и рыболовство, и собирательство выступали практически на равных, уже в тарьинской культуре обозначилась хозяйственная специализация с преобладанием добычи рыбы и морского зверя, тогда как охоте и собирательству отводилась вспомогательная роль. А в Кроноцкий этап развития эта специализация обозначилась ещё рельефнее.

Ну и, наконец, последний этап развития, уже собственно ительменской культуры, пришёлся на время, предшествующее появлению русских на полуострове. Так что первые русские не только воочию увидели ту общность аборигенов полуострова, которая складывалась на последнем – начало развала родового строя – этапе развития этой первобытной цивилизации, но и сумели достаточно полно описать этот последний этап саморазвития (11, 12, 26, 31).

Таким образом, к началу XVIII века южная, и большая, половина полуострова Камчатки была заселёна ительменами. И, казалось бы, проблема их самоидентификации должна решаться сама собой. То есть, коль скоро к приходу русских на полуострове обитали ительмены (а также коряки и курилы), то именно они и есть коренные жители.

Однако в том-то и заключается парадокс данной исторической ситуации, что с приходом русских ительмены практически мгновенно лишились не только своей самостоятельности, истории, территории, но и имени. И лишились по причине того самого шовинизма, который закономерно и неизбежно проявляется любым большим народом в отношении любого малого. Классический тому пример – коренные жители обоих Америк. Ведь, вспомним, какие только – чероки, сименолы, апачи, девалары и т. д. и т. п. – племена не обитали на этих двух материках. Но даже самые просвещённые нации всех их однозначно именуют «индейцами» только потому, что Колумб «открывал» Индию.

Вот и в нашем случае произошло то же самое. Пришли казаки (причём, и об этом уже дозволено говорить, пришли не столько с миром, сколько с «огнём и мечом», ибо тот же В. Атласов в своих «Скасках» едва ли не через абзац повторяет – «и с божьей милостью погромил тех иноземцов») – и разом «исчезла» общность людей, именующих сами себя ительменами, взамен которых в один, буквально, миг появились «камчадалы».

И в самом деле, впервые слово «Камчатка» появилось, как считает видный русский историк Б. П. Полевой, только после 1661–1662 годов (19, 20). Причём, подчеркну, привязывалось оно на этом этапе к территории, а не к народу, её населяющему. Однако сразу же после похода В. Атласова на этой территории появляются «камчадалы» (23).

Понятно, что таковое переименование было обусловлено тем, что казаки не смогли (да и не помышляли об этом) разобраться с отличиями одного ительменского рода от другого. То есть, столкнувшись с тем, что местные жители «…кроме общего имени «ительмен», именуют себя, ради для отличия от жителей других мест, по названию реки или других урочищ, где они жилища свои имеют – так, например, Кыкша-ай – житель Большой реки, Суачу-ай – житель при Аваче, Коочь-ай – Еловский житель и пр.» (13, с. 9), казаки восприняли эту часть местного населения полуострова как единую народность. Что, впрочем, и неудивительно, так как сходства в нравах, в обычаях, в образе жизни, в языке и во многом другом у разных родов ительменов было больше, чем различий.

Однако казаки чётко отделяли ительменов как от коряков, так и от курилов (айнов). И потому для отличия ительменов от других местных жителей полуострова казаки употребили это собирательное – «камчадалы» – собирательное понятие. Которое, по мнению К. Халоймовой (32), закрепилось во всех административных документах ещё задолго до начала Второй Камчатской экспедиции 1733–1743 годов.

 

19

 

Вот так, с лёгкой руки В. Атласова, вслед за исчезновением страны «Уйкоаль», на её территории «исчезли» и сами ительмены. Интересно, кстати, что величайший писатель, глубочайший психолог и редкостной прозорливости философ Ф. Достоевский всю жизнь гордился тем, что он ввёл в русский язык одно – стушевался – новое слово. И законно гордился. Но даже ему не удалось превзойти этого полубезграмотного (вспомним, что свои «Скаски» В. Атласов диктовал, а не записал собственноручно), но крайне талантливого человека. В том смысле не удалось, что В. Атласов придумал не глагол, из которого невозможно создать производные слова, а существительное, давшее начало целому ряду – камчадалка, камчадалочка, камчадалец, камчадальчик – производных слов.

Ну, а столь же одарённый студент С. П. Крашенинников, единственный, пожалуй, раз, отошедший в этом случае от свойственного ему от природы научного мировоззрения, своим авторитетом окончательно закрепил этот термин за народом, который представлял собой единую общность нескольких (бурин, суаачю-ай, кыкша-ай, лигнурин, кулес) территориальных групп местных – ительменов – жителей.

Так народ с самоназванием ительмен («итэнмьн» – местный житель – 28. С. 25) в архивной и в специальной литературе стал более известен под названием «камчадалы». «Причём, – как подчёркивает известный знаток истории ительменов Н. К. Старкова, – особенно широкое распространение термин «камчадалы» в узком его значении приобрёл среди землепроходцев, путешественников и исследователей в период от середины XVIII до начала XX веков. И только в конце XIX – начале XX вв. под «камчадалами» в научной литературе стали подразумевать как собственно аборигенов полуострова, так и «окамчадалившихся» русских и обрусевших ительменов» (28, с. 25). То есть только через полтора века к термину «камчадалы» вернулось его изначальное – территориальное – значение.

Впрочем, оставлю, пока, литературу и языкотворчество в покое. И в развитие темы о самоидентификации добавлю, что в свете всего сказанного разговоры о том, что мол «камчадалы» это особый этнос, сформировавшийся путём взаимного обмена кровью, обычаями, нравами и формами хозяйствования между местным и пришлым населением, не выдерживает критики. Ведь даже для того, чтобы сознательно и профессионально вывести новую породу животных или гибрид растений требуется создать множество, до десятков, а порою и сотен, промежуточных поколений. Тут же всё произошло сразу – ещё вчера, в 1696 году, на территории страны Уйкоаль обитали «иноземцы», «туземцы», «местные жители», а уже сегодня, в 1697 году, там появились «камчадалы».

Правда мне могут возразить, что произошло это всё не сразу, что тот же С. П. Крашенинников отметил всего лишь начало зарождения нового этноса, что с того времени прошло уже три с лишним столетия и так далее. Ну что же, возражения принимаю. В том смысле принимаю, что попробую им противопоставить иную точку зрения.

«Природных тамошних жителей считается три народа: Камчадалы, Коряки и Курилы» – пишет С. П. Крашенинников (13, с. 2). И именно на эти слова обычно ссылаются, когда говорят, что «камчадалы» – это и есть коренные жители Камчатки. Однако упускают при этом из виду то, что сам Степан Петрович при этом пояснял: «Камчадалы как северные, так и южные называют себя Ительмень, житель, а в женском роде Ительма» (Там же, с. 3). И тут же дополнял: «Впрочем довольно видеть можно каждому, что мы ни одного народа собственным его именем не называем, но по большей части таким, каким они назывались от соседей, которые прежде Россией завоёваны были, придав (лишь) имени их своё окончание и несколько истории» (Там же, с. 5). И окончательно закрепил это утверждение следующим суждением: «Таким образом, Камчадалов называем мы по-коряцки, ибо Камчадал от Коряцкого Хончала происходит» (Там же, с. 5).

То есть, как можно видеть, С. П. Крашенинников отчётливо представлял, что слово «камчадал» не является синонимом самоназвания коренного населения южной половины полуострова. И, тем не менее, всё же избрал для названия коренных жителей южной части полуострова более привычное для русского слуха слово. Хотя, подмечу, аргументировал он это своё мнение далеко не самым лучшим образом: «Камчадалы между протчим имеют такое смешное обыкновение, что всякую вещь своим языком назвать стараются» (Там же, с. 4). Ибо он не заметил, что этим своим заявлением он бросил камушек в свой собственный огород, поскольку переименовывая ительменов в камчадалов, он целиком и полностью последовал этому самому «смешному обычаю» присваивать свои имена чуждым понятиям.

Так что при определении истинного названия коренных жителей южной половины полуострова, мы просто обязаны учитывать это досадное обстоятельство. Тем более досадное, что другой выдающийся исследователь Камчатки Г. В. Стеллер однозначно именовал местных жителей полуострова «ительменами» (30).

 

20

Интересно, кстати, что как учёные С. П. Крашенинникова и Г. В. Стеллер в описании жизни и быта коренного населения проявили не только завидную дотошность и внимательность к деталям, но и подчёркнутый пиетет к мнению того народа, нравы и обычаи которого они изучали. Оба они старательно подчёркивали, что на южной половине полуострова проживал один и тот же народ. Да и сводные их труды о природе Камчатки и её населении именовались абсолютно идентично – «Описание земли Камчатки». И, тем не менее, один из них использовал для обозначения коренного населения привнесённое – «камчадалы» – название, а другой всегда пользовался только их самоназванием.

Впрочем, это, наверное, можно объяснить тем, что С. П. Крашенинников был русским и сыном солдата, и потому как само собой разумеющееся воспринял бытовую форму определения местных жителей. Тогда как Г. В. Стеллер, в силу, хотя бы, чисто немецкого педантизма, остался верен научному подходу и в отношении наименования аборигенов.

Ну а в том, что точка зрения С. П. Крашенинникова возобладала, нет ничего удивительного. Во-первых, книга С. П Крашенинникова была издана уже в 1755 году и сразу же пробрела известность, тогда как труды С. В. Стеллера в силу множества причин в отечественной науке и практике были практически забыты. А во-вторых, С. П. Крашенинников, пусть бы и невольно, в своём подходе к наименованию местных жителей отразил, пусть бы и бессознательно, тот самый великодержавный шовинизм, о котором уже говорилось ранее.

Тем не менее, при всей очевидной нелогичности позиции С. П. Крашенинникова, из перечисленных выше представлений напрашивается два закономерных вывода. Что «камчадалы» в его понимании – это первично коренные жители (ительмены – то бишь) полуострова, а не потомки от смешанных браков. И что на самом деле С. П. Крашенинникова подметил не зарождение нового этноса, а разложение старого. О чём однозначно свидетельствует следующее его замечание: «Токмо ныне во всём последовала великая перемена. Старые, которые крепко держатся своих обычаев, переводятся, а молодые почти все восприняли христианскую веру, и стараются во всём Российским людям последовать, насмехаясь над жизнью предков своих, обрядами их, грубостью и суеверием» (13, с. 24). То есть, говоря проще, отметил он всего лишь «перемену» в жизненном укладе и в жизненных установках, но никак не крови, текущей в жилах аборигенов.

Впрочем, в добровольном желании аборигенов (или, по крайней мере, большей их части) приобщиться к образу жизни пришлого населения нет ничего удивительного, а тем более – предосудительного. Так было всегда и везде. И ительмены Камчатки в этом смысле ничем не отличаются от индийцев обоих Америк или негров Африки. Другое дело насколько далеко готовы пойти по этому пути сами коренные народы. То есть, по большому счёту, вопрос можно поставить таким образом – а не желают ли аборигены в своём неосознанном и осознанном стремлении во всём стать похожими на пришельцев потерять самих себя?

И вопрос закономерный, так как вслед за этим массовым приобщением коренных жителей к иным нормам и нравам, произошедшим всего за 40 лет после прихода русских, произошла и биологическая ассимиляция ительменов. Во всяком случае спустя ещё 170 лет иеромонах Нестор как само собой разумеющееся писал: «С Камчатки получены тревожные известия о вновь надвигающемся голоде на Северо-Востоке ея, по течению реки Анадырь, где проживают инородцы: чукчи, тунгусы, чуванцы и русские – камчадалы». А чуть ниже он повторяет – «Но мы прекрасно знаем, что и инородцы, и русские – камчадалы, и их ездовые собаки питаются рыбой. Жители во время хода рыбы ловят её неводами и делают годовой запас из рыбы в вяленом, сушёном и квашеном виде» (14). И, наконец, ставит окончательную точку: «Собственно Камчатка – это только полуостров Камчатский с населением, в подавляющем большинстве своём состоящем из обрусевших камчадалов, русских, тунгусов и коряков» (14, с. 51). А это и означает, что на самом деле произошло не формирование «нового этноса, а обычная ассимиляция одного народа другим.

Таким образом, трансформация понятия «камчадалы», после которой эту категорию населения стали понимать как русских, произошла не в советское время, а в конце XIX – начале ХХ веков, когда к этому термину вернулось его первоначальное – обитатель земли Камчатки – территориальное значение. Причём, обращаю внимание, это не только моё мнение. Вот что говорит по этому поводу известный знаток жизни и быта аборигенов Камчатки Н. К. Старкова: «Однако в современной научной литературе под термином «камчадалы» подразумеваются потомки обрусевших ительменов и переселённых на Камчатку в XVIII–XIX вв. русских казаков и крестьян, а итенмьн (ительмен) – этническое самоназвание коренного населения полуострова» (28, с. 25). И этого суждения ни в коем случае нельзя сбрасывать со счёта, коль скоро мы хотим установить истину при определении подлинного названия коренного населения Камчатки.

 

21

 

Что же касается возможного – мол, да, 40 лет после прихода русских для формирования «камчадалов» действительно мало, но вот по прошествии ещё 250 лет об этом можно говорить как о реально свершившимся факте – возражения, то ответить на него можно встречным вопросом – а разве существуют на свете коренные мексиканцы, коренные канадцы, коренные бразильцы или, например, коренные североамериканцы спустя 500 лет после открытия обоих Америк? На мой взгляд – нет, ибо во всех названных странах проживают португальцы, французы, англичане, негры, арабы, китайцы, индусы, славяне и пр., и пр., и пр. Так что если жителей этих и тому подобных стран и называют мексиканцами, бразильцами и так далее, то в первую и главную очередь исходя из морально-этических, социально-политических соображений, но ни в коем случае по причине их прямого происхождения от аборигенов.

То есть, подчерку лишний раз, в Мексике, Канаде, Бразилии, Колумбии и т.д., действительно проживают мексиканцы, канадцы, бразильцы, колумбийцы, но там нет (пока ещё нет) и никогда не было мексиканской, колумбийской и т.д. наций. Или, говоря иначе, среди наций и народностей этих стран можно встретить кого угодно – от потомков майя и ацтеков и до потомков испанцев и португальцев, русских и прочих народов – но только не коренного мексиканца, коренного бразильца, коренного аргентинца и т. д.

В целом же, продолжу, на территории этих стран и по сию пору происходит процесс формирования соответствующих наций. Процесс формирования не только своих собственных нравов, обычаев и традиций, но и своего собственного (канадского английского, американского английского, бразильского, португальского и т.д.) языка – этого одного из ведущих, наряду с территорией и соответствующим населением, атрибутов самостоятельной нации или народности. Причём процесс этот ещё только-только преодолел свою начальную – приобретение территориальной целостности и национальной независимости – стадию. Вот отчего говорить о наличии на территориях Канады, Мексики и многих других стран коренных народов с соответствующими именами пока не представляется возможным. А потому, и ссылка на пример названных стран является скорее контраргументом, нежели подлинным аргументом в пользу данной – камчадал это и есть абориген – точки зрения.

И контраргументом тем более весомым оттого, что согласно современным, и вполне, замечу, обоснованным, представлениям самой русской нации как таковой тоже нет. То есть на территории России проживают потомки многочисленных славянских (поляне, древляне, кривичи и пр.) и угро-финских (мордва, мари и т. д.) племён; потомки приходивших на их территории с огнём и мечом гуннов, половцев, хазар, татаро-монголов, а также потомки прижившихся здесь позднее германцев, евреев и представителей прочих племён и народов. И тем самым в наших жилах, говоря словами поэта, нет собственно «русской» крови. Или, как выражаются генетики, у русского народа нет «чистой линии». И это, подчёркну, несмотря на то, что только с момента принятия православия в России, способствующего становлению русской нации, прошла вот уже одна тысяча лет. Что уж тут говорить о потомках смешанных браков исконных ительменов с пришлым населением, коли процесс их ассимиляции (обрусения) дошёл до стадии практически полного слияния с этим самым пришлым населением.

То есть, у «камчадалов», если под ними понимать представителей коренной национальности, происходит обратный процесс – процесс обезличивания, процесс русификации, процесс ассимиляции, если уж совсем точно. Который, в том числе и по их воле, достиг таковых пределов, что эта часть прежнего коренного населения Камчатки (за исключением разве что только небольшой популяции, проживающей в селе Ковран) лишилась своего языка, то есть того единственного признака, который какое-то время действительно отличал их от европеоидов, ибо многих своих, изначально ительменских, обычаев они лишились гораздо раньше. Впрочем, об этом уже говорилось.

Вот отчего, кстати, с уважением относясь к мнению Л. Ф. Спешнева (27), приведшего основательную аргументацию в пользу отождествления «камчадалов» с «ительменами», согласиться с ним я всё же не могу. Уже хотя бы потому, что в семантическом смысле понятие «камчадалы» оказалось настолько уязвимым, что с течением времени претерпело ряд существенных смысловых изменений. То есть, как это нередко бывает с удачными по звучанию, но не очень чёткими по смыслу, понятиями, оно было сперва неоправданно расширенно вплоть до того, что к концу XIX века, как об этом уже говорилось, камчадалов стали воспринимать в качестве чисто русского населения, по статусу относимое к старожилам. А затем, уже в наше время, было (и столь же неоправданно) сужено до другого – «камчадалы» как только и только одна из коренных национальностей полуострова – своего значения.

 

22

Всё сказанное достаточно убедительно подтверждает представление о том, чисто, казалось бы, терминологическая проблема превратилась в проблему с весьма и весьма весомым социально-экономическим и общественно-политическим резонансом. Отмахнуться от которой не удалось ни «волевым актом» отсечения народа от своих корней 80 лет тому назад. Ни отказом всесторонне в них разобраться после 1991 года. И дальнейшее игнорирование этой проблемы грозит затягиванием её клубка в настолько тугой узел, что его в последствии придётся разрубать.

Придётся, ибо, во-первых, несоответствие понятия «камчадалы» (коренные житель) нормам и традициям самоназвания жителей Камчатки, с одной стороны, и реально складывающейся этно-политической ситуации в стране и мире, с другой, стало более чем очевидным. Ибо, во-вторых, предпринятые (в желании обойти это несоответствие) в последнее время попытки приобщения этих самых «камчадалов» к особой этнической группе – к креолам, например – совершенно не способствует решению проблемы обособления «камчадалов» в самостоятельную коренную народность. Впрочем, попробуем с этим последним суждением разобраться доскональнее.

Итак, креолы (франц. – creole от исп. – criolo). Кто они? Согласно определению С. И. Ожегова (16), креол – это потомок первых колонизаторов-переселенцев из Европы в Южную Америку. То есть креолы – в самом распространённом понимании этого термина, потомки испанских и португальских завоевателей стран Латинской Америки, занимающие там, как правило, привилегированное положение в обществе.

Правда, существует и другая точка зрения (2), согласно которой к креолам относят не только потомков европейских колонизаторов, родившиеся в испанских, португальских и французских колониях Америки, но и потомков негров-рабов, проживающих в настоящее время на островах Вест-Индии и в Бразилии. А помимо этого, и это нам особенно интересно и близко, русские поселенцы, проживающие в XVIII – второй половине XIX веков на Аляске, потомков от браков русских с индейцами, эскимосами и алеутами также именовали креолами.

То есть, как можно видеть, область применения понятия «креолы» довольно широка и неоднозначна. И, наверное, было бы интересно во всех деталях проследить процесс его становления. Однако для наших целей вовсе не обязательно выяснять все тонкости и стороны этого понятия. Для нас важно то, что при некоторых отличиях в изначальных посылках (в одних случаях, например, креолы – потомки европейцев, а в другом – потомки негров) для всех этих определений существует одно общее обстоятельство. Согласно которому все креолы, независимо от расового, социального, экономического и политического статуса, то есть от того, относятся ли они к привилегированному или, наоборот, к низшему социально-экономическому (и политическому, разумеется) слою той или иной страны, являются потомками пришлого населения. Или, говоря иначе, креолы, где бы они не проживали и сколько бы они не проживали на той или иной территории, всегда рассматриваются как биологические потомки пришлого населения. Именно пришлого, подчеркну ещё раз. И именно биологические.

Но это и означает, что «камчадалы», если их отнести к данной этнической группе, не могут, по определению, считаться представителями коренной национальности. Вернее сказать, представители этой биологической подгруппы населения могут, и с полным на то основанием, относить себя либо к коренной, либо к пришлой этнической группе (чаще, разумеется, к подчинённой), но не могут быть самостоятельным народом. И очень жаль, что этого очевидного обстоятельства почему-то не замечают сторонники отнесения «камчадалов» к коренному населению Камчатки на этой основе.

Так что если говорить о сугубо биологической составляющей термина «камчадалы», то их следует относить к другой этнической группе – к группе метисов (франц. – metis от позднелатинского misticius – помесь, смесь, смешанный). Почему? Да потому, что метизация – это естественный для всей истории человечества процесс смешения различных (чаще всего европеоидов и монголоидов – 16) человеческих рас между собой. Процесс, который имел место с древнейших времён во всех районах соприкосновения различных расовых групп (3). И который особенно значительный размах приобрёл в связи с Великими географическими открытиями XV–XVII веков и с последующими экспансией и работорговлей. В том числе и в связи с колонизацией русскими Сибири, Дальнего Востока, Камчатки и Аляски.

То есть, в обыденном, житейском смысле метисами обычно именуют детей белых и индейцев, а детей белых и негров называют мулатами (15), всё же прямых потомков от смешанных браков европейцев с коряками, ительменами, чукчами и всеми прочими народам Крайнего Севера следует считать метисами. А это опять же означает, что они не могут считаться коренной народностью.

 

23

 

К сказанному нелишне будет добавить, что как социальное явление метизация служит самым, пожалуй, весомым доказательством несостоятельности теорий расового неравенства народов, так как она по сути дела разрушает реакционную теорию полигенизма (теории происхождения основных человеческих рас от разных предков). Теорию, согласно которой монголоиды и негроиды являются отдельными и уступающими европеоидам по врождённым способностям видами человека. Разрушает, ибо способность метисов к деторождению (чего не бывает в животном мире у представителей различных видов) является наиболее убедительным доказательством в пользу видового единства человечества и близкого родства всех человеческих рас между собою (1). А, следовательно, добавлю, не менее убедительным доказательством изначального равенства запросов представителей разных рас и народов на самоопределение.

Итак, законы биологии не препятствуют тому, чтобы прямые потомки от первых браков русских пришельцев с коряками, эвенами, чукчами и ительменами могли считать себя либо русскими, либо, соответственно, коряками, эвенами, чукчами, ительменами. Другое дело, что их, из психологических, если не сказать – расовых, соображений, чаще относят к коренному населению.

Таким образом, говоря окончательно, детей от смешанных межрасовых браков обычно принято считать не самостоятельной народностью, а всего лишь этнической – метисы, креолы – группой. Причём в строго научном понимании метисами могут быть только самые первые потомки межрасовых браков. Однако это ничуть не мешает детям от смешанных браков идентифицировать себя и с коренным и с пришлым населением. Поскольку в этом случае самоидентификация осуществляется не столько по биологическим признакам, сколько в зависимости от конкретных условий проживания и особенностей жизнедеятельности – то есть по социально-экономическим показателям.

Другое дело, что большая часть тех людей, чьи предки относятся к подчинённым в этно-политическом плане группам населения, как правило, попадает в более низкую по социально-экономическому положению группу населения той или иной страны. Что, разумеется, вызывает законное неудовольствие носителей смешанных генов и их подчёркнутое нежелание сопоставлять себя с метисами и их потомством. Даже не смотря на то, что имеется множество случаев, когда и сами по себе метисы, и, тем более, их потомки – например, квартероны (исп. cuarteron – четвёртый), занимают самые высокие ниши в социально-политическом и экономическом укладе своих стран. Впрочем, в условиях, когда «принадлежность к корням» не сулит видимых (и весомых) материальных и прочих благ и привилегий, логика потомков от смешанных браков не является предосудительной.

Итак, первых потомков от браков пришлого (европеоидов) и коренного (монголоидов) населения Камчатки условно можно считать самостоятельной этнической группой. Группой (метисами), подчеркну ещё раз, но не народностью. И этот наш вывод в принципе не противоречит мнению О. А. Мурашко (15), которая тоже считает возможным относить «камчадалов» к метисам.

Однако я не могу согласиться с дальнейшим ходом её рассуждений, согласно которым получается, что коль скоро в роду каждого «камчадала» обязательно имеется абориген (аборигенка), давшиё начало смешанному роду, то и все последующие представители этого смешанного типа людей автоматически становятся аборигенами. Не могу, хотя бы потому, чем меньше в роду бывших метисов остаётся генов коренного населения с одной стороны, и чем меньше нравы и особенности жизни их потомков отличаются от нравов и особенностей жизни пришлого населения с другой, тем больше вероятность того, что далёкие потомки метисов окончательно сольются с пришлым населением.

Но это и означает, что проблема самоопределения индивида таковой вот этнической группы из чисто биологической области перемещается в плоскость социально-экономических отношений. То есть процесс национальной индикации приобретает личностный характер, когда каждый конкретный индивид определяет свою собственную национальную принадлежность в соответствии со своим происхождением и пожеланием. Разумеется, если его не лишили этого права, в том числе и путём исключения соответствующей национальности из числа народностей той или иной страны.

Так что, добавлю, дело всех остальных людей и инстанций сводится лишь к тому, чтобы он – индивид – имел возможность это право реализовать. То есть роль и специалистов-этнологов, и соответствующих законодательных инстанций состоит в том и только в том, чтобы тот народ, с которым этот индивид себя идентифицирует, имел бы не только юридический и этнографический статус, но и своё собственное, уходящее корнями в самые изначальные истоки, имя.

Вот так вот, добавлю, чисто терминологическая, на первый взгляд, проблема с самоидентификацией коренного населения, превращается в проблему с весьма и весьма весомым социально-экономическим и общественно-политическим содержанием. Отмахнуться от которой не удалось ни «волевым актом» отсечения «камчадалов» от своих корней семьдесят лет назад. Ни столь же поспешным, и невежественным по своей сути, включением окончательно обрусевших их потомков в список коренных народов.

Более того, нежелание грамотно решать эту проблему обернулось тем, что на очереди уже стоит проблема сохранения самих ительменов, ибо коренных ительменов осталось настолько мало, что уже и эта группа населения подпадает в разряд «неприкаянных». Но в том то вся и беда, что в этом случае предельно чётко проявляется тенденция возвращения к риторике и, многим хуже, к практике проведения в жизнь представлений советского периода становления наций и народов.

 

24

 

В частности, чтобы был понятнее, о чём идёт речь, скажу несколько слов о позиции эксперта по национальной политике О. А. Мурашко (15). Да, мне понятно и симпатично её желание помочь коренным жителям Камчатки определить и свой статус, и своё место в ряду других коренных национальностей области. Однако выдвижение ею в качестве ведущего критерия отнесения аборигенов к числу коренных жителей обязательное членство в той или иной национальной ассоциации говорит о том, что эту застарелую – спасение народа от полной ассимиляции – проблему вновь предлагают решить идеологическими (комсомольскими) методами. Ибо, какими бы благими намерениями при этом не руководствоваться, и, главное, вопреки всем этим благим намерениям, данный параграф изначально, как и пресловутая пятая графа в паспорте прежних лет или принадлежность к пионерам, комсомолу и КПСС, даёт основания для подразделения местных жителей на «чистых» и «нечистых».

То есть, говоря проще, О. А. Мурашко, не обратила внимания на то, что этот параграф, какими бы юридическими подпорками его не обставлять, по сути дела означает одно – пастух (рыбак, охотник), который всю жизнь провёл в тундре (в тайге, на рыбалке), если он не член какой-либо региональной ассоциации коренных народов, аборигеном не является. Ещё раз подчёркиваю, сама О. А. Мурашко так – не член ассоциации, значит не абориген – не считает. Но «параграф», как мы знаем из жизни, вещь не просто самостоятельная, но ещё и самодовлеющая. И потому предпочтительнее будет иметь некий «излишек» коренного населения, образуемый за счёт не всегда чётких критериев их самоопределения (напомню, во всему Крайнему Северу, по разным оценкам, всего-то от 200 до 280 тысяч коренного населения, так что не оскудеем, оказывая им должную материльную и прочую поддержку взамен отнятой территории), чем жёсткий отсев подлинных аборигенов по признаку их непричастности к надуманным ассоциациям.

Кстати, о том, что в основе представлений этого эксперта по национальной политике, лежит именно комсомольский пафос судить позволяет и то, что О. А. Мурашко очень охотно восприняла идею о резервациях, предложив создать, в целях сохранения коренных народов» особые зоны – рефугии – для их проживания. И это вместо того, чтобы отдать коренным жителям то, что им принадлежало тысячелетиями – территории традиционного природопользования. Конечно, термин тоже не ахти, но лучшего пока нет. А пока, пусть бы и эмоционально, скажу – ау, аборигены, бойтесь данайцев, дары приносящих. И добавлю, пусть бы и резко, что лучше дело иметь с людьми, говорящим неприятную правду (об отсутствии, например, среди коренного населения «камчадалов»), чем прийти к ситуации, когда коренные жители Крайнего Севера окажутся в положении тех же маори, которые в этих самых «рефугиях» превратились в живые экспонаты «музеев под открытым небом».

Итак, попробуем подвести предварительный итог. Как можно видеть, ительмены, как территориальная общность людей, формировалась на протяжении 12–15, тысяч лет, ибо в те времена «камчадалов» на Камчатке не было. Да и самого понятия Камчатка, как олицетворения конкретного географического объекта, также не существовало. Тем не менее, в середине XVII века в обиход великороссов вводится слово «Камчатка», и буквально тут же, всего через 40 лет появляются «камчадалы». Причём, что самое поразительное – всё это не нонсенс, а нормальное, закономерное развитие социально-экономического и этно-политического процесса.

Нонсенсом во всём этом является попытка пристегнуть к этому закономерному процессу биологию. Ибо если внимательно проанализировать позицию сторонников существования «камчадалов» именно как коренного населения, то обнаруживается, что в основу выделения этой общности людей кладётся сам факт их происхождения от смешанных браков ительменов с пришлым населением (с русскими, прежде всего). Тогда как другие два основополагающих фактора формирования этноса – территория и социально-производственные отношения отводятся на задний план. А вот это уже не столько нонсенс, сколько спекуляция, замешанная на узких корпоративных интересах небольшой группы лиц.

Слишком сказано? А вы попробуйте честно, наедине сами собой, ответить на такой вопрос – что будет, если завтра в законодательном порядке отменят понятие «коренные народы», или, по крайней мере – льготы и привилегии для них? Ответ, впрочем, и не требуется. Его уже дала сама история. В 30-е годы прошлого века, когда «камчадалов» исключили из списка коренных народов, большая их часть тут же записалась в русские. И не надо их, кстати, осуждать за это. Ибо они всего-навсего отказались от навязанного им имени, тогда как мы – многие из русских – под давлением тех же обстоятельств – зачастую отказывались от своих отцов, матерей и детей, не говоря уже о прочих родственниках.

 

25

И ещё одно соображение по этому поводу. В своё время на вопрос известного исследователя природы Камчатки и жизни её населения В. Н. Тюшева, почему ительмены называют себя «камчадалами», ительмены повсеместно отвечали: «так начальство называет, ну оттого и мы себя так называем» (31). То есть, вынужденные уступить прямой силе, болезням и порокам (пьянству), потомки некогда гордого и свободолюбивого народа (дольше всех из северных народов колонизации сопротивлялись ительмены, самоеды коряки и чукчи, причём если ительмены и были сломлены раньше всех перечисленных народов, то лишь только потому, что они были оседлыми) ительмены западного побережья необходимо пришли к философской мудрости: неважно как нас называют – важно кто мы есть на самом деле. И доказали это тем, то, что даже не смотря на то, что у них отняли территорию и родовые посёлки, они сумели сохранить до наших дней и своё имя, и свой язык. Что делает им честь. Особенно учитывая, что потомки ительменов юга Камчатки, всего её восточного побережья и долины реки Камчатки либо вымерли, либо ассимилировались пришлым населением практически полностью.

Однако именно эта, полностью ассимилированная часть далёких потомков ительменов, и превратила проблему самоидентификации аборигенов в политическую игру. Сильно сказано? Да нет, это ещё, скорее, мягко сказано. Ибо, считает директор Института филологии СО РАН член-корреспондент РАН Е. Ромодановская: «Не секрет, что в автономных республиках процветают кумовство и землячество. А обида за утраченное порождает негативное отношение к русским и агрессивный национализм. Национальную истерию очень легко раздуть и некоторые представители национальной интеллигенции этим пользуются для собственной выгоды. На волне национализма становятся лидерами общественных движений и приходят во власть» (22). Но вот нужна ли, добавлю от себя, такая истерия и такая власть самим аборигенам?

Итак, беглый экскурс в историю формирования коренного этноса исследуемого района позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, по всей южной, и большей, половине полуострова издревле проживали ительмены. Во всяком случае, к приходу русских их посёлки (острожки), общим числом от 120 (28) до 164 (17) существовали на пространстве от бассейна рек Уки и Тигиль на севере, соседствуя тут с корякскими острожками, и до района мыса Лопатки на юге, где они стояли бок о бок с жилищами курил. Во-вторых, их местообитания никогда не были резервацией, куда их насильно перемещали с насиженных мест – наоборот, именно отсюда их переселяли в неудобные (в то же Пущино, например) для них места. То есть территории их обитания никогда не были рефугиумами, в которых коренное население искало прибежища от нашествия русских.

А это и означает, что данная часть полуострова всегда была естественным ареалом (территорией) традиционного природопользования ительменов, основой жизнедеятельности которых были рыболовство, зверобойный промысел, собирательство и охота. И именно от этих основных положений должна отталкиваться национальная политика России, если её руководители и, главное, её население желают сохранить коренное население Камчатки и всего Крайнего Севера как неотъемлемую часть общенационального этноса.