В своё время мне уже довелось высказаться по поводу появления на Камчатке первых русских поселений [2]. И уже тогда отметить неоднозначность в определении времени и мест их первоначального заложения, обусловленную недостатком, а, нередко, и отсутствием в исторических документах точных временных и пространственных реперов.
Что же касается собственно Нижне-Камчатска, то сам В. Атласов, отряду которого обычно приписывается строительство первого зимовья в нижней части долины реки Камчатка, в своих двух «Скасках» об этом не обмолвился ни единым словом. А потому исследователи и краеведы, говоря о месте и времени основания Нижне-Камчатского острога, отталкиваются при этом от данных С. П. Крашенинникова. Который, пусть бы и не совсем явным образом, показал, что за общим названием Нижне-Камчатский острог (зимовье) скрывается несколько поселений. Другое дело, что исходя из его данных, определить местоположения всех этих поселений довольно трудно.
В попытке разобраться во всей этой ситуации и предпринимается данное исследование. Которое, как представляется, следует начать с установления времени и места выхода отряда В. Атласова к реке Камчатка. Ибо именно с этого момента начинается история освоения её долины русскими. А, следовательно, и история Нижне-Камчатска.
На мой взгляд, скорее всего, атласовцы спустились в долину реки Камчатки тогда, когда там уже распустилась листва – то есть в конце мая или в начале июня [3]. Этого же мнения придерживаются и некоторые [4, с. 23] камчатские краеведы.
Примерно об этом же времени говорит и Г. А. Леонтьева, когда она утверждает, что «Осенью 1697 г. Атласов вернулся на приток реки Камчатки – речку Еловку в построенное ещё весной того же года зимовье» [17, с. 90]. Из чего следует, что атласовцы спустились в долину реки Еловка, поставили там два зимовья [там же, с. 79], и только затем сплавились к реке Камчатка.
Однако это суждение Г. А. Леонтьевой противоречит другому её представлению о месте выхода отряда В. Атласова к реке Камчатка: «В то время местные жители чаще всего с Тигиля на реку Камчатку переходили по её левому притоку – речке Еловке, верховья которой близко подходили к верховью Тигиля. Часть пути по Тигилю отряд преодолел на оленных упряжках. У верховьев Тигиля (здесь и далее выделено мною – В. Б.), ввиду наступившей весны, Атласов оставил несколько юкагиров с оленями и нартами и пешим пошёл на Еловку. Путь был тяжёлым. Продовольствие, оружие и прочую кладь люди несли на себе» [17, с. 76].
То, что пеший поход был тяжёлым, сомнений не вызывает. Проблема тут заключается в том, через какие, конкретно, места шли нагруженные до предела казаки. Ибо из приведённого высказывания, а также из анализа «Карты маршрутов В. В. Атласова», составленной самой Г. А. Леонтьевой [там же, с. 189], следует, что казаки от истоков Большого Тигиля напрямую вышли к истокам реки Белая и оттуда к устью реки Еловка.
Однако на этом предполагаемом пути стоит огромный по высоте (2598 метров – Алней, 2526 метров – Чашаконджа) и протяжённости вулканический массив Алней-Чашаконджа, крутые западные склоны которого на полтора километра возвышаются над пологим лавовым плато. А ещё более крутые восточные склоны высоким (до 500 метров) уступом обрываются к двум громадным (до 6-ти километров в поперечнике) кратерам, днища которых заняты большими ледниками, дающим начало рекам Белая и Киревна. К тому же на якобы прямом пути от нижней части долины реки Белая к устью реки Еловка располагается практически непроходимая сеть болот, озёр и проток приустьевой части долины реки Еловка.
То есть, говоря иначе, пойти этим путём казаки никак не могли. Тем более, что нанятые В. Атласовым «вожи» прекрасно знали всю эту местность и пути продвижения по ней. Да и сами казаки, ещё до подхода к истокам Большого Тигиля, могли бы прекрасно разглядеть, что единственно возможный путь в долину реки Камчатки пролегает через пологий и низкий (около 1000 метров над уровнем моря) перевал, расположенный к юго-юго-западу от вулкана Чашаконджа.
Впрочем, и в случае движения к этому перевалу долиной реки Малый Тигиль (левый приток Большого Тигиля), отряд вышел бы к истокам нынешней реки Половинная, по долине которой, спуститься можно только к Камчатке, а не к Еловке. А это совершенно не соответствует представлению Г. А. Леонтьевой о том, что отряд В. Атласова, сойдя со склонов Срединного хребта к реке Еловка, посетил на своём пути к реке Камчатка четыре ительменских острожка: Горбунов и Горелый (Дачхон), располагавшиеся в 40 верстах выше устья реки Еловка; Коанным, стоявший в 20 верстах выше устья Еловки, а также острожек Пингаушч, стоявший в 26 верстах ниже устья этой реки. Ибо для того, чтобы попасть в
155
указанные острожки, отряду надо было бы двигаться не по Большому Тигилю, а по основной тропе и нартовой дороге местных жителей. Которая пролегала от низовьев Тигиля к реке Седанка (правый приток Тигиля), по ней выходила к невысокому (около 1000 метров) перевалу Срединного хребта, расположенному в 70 километрах к северу от верховий Большого Тигиля, и только затем спускалась к реке Левая (правый приток реки Еловка).
Ну и, наконец, сам В. Атласов сообщал, что с Кыгыла реки его отряд, пойдя подле моря, дошёл на Камчатку реку, где казаки наехали на 4 острога. А затем, собрав с жителей этих четырёх острогов ясак, сел в струги и три дня плыл по реке Камчатке на низ [25, с. 72–73]. Однако он при этом ничего не сказал о строительстве зимовий. И, следовательно, мнение Г. А. Леонтьевой о том, что «Будучи человеком осторожным, Владимир Владимирович перед тем, как отправиться в военный поход, поставил зимовье из двух изб и послал с Еловки на разведку «казака по Камчатке реке к морю…» [17, с. 79], действительно вызывает сомнение. И сомнение тем более понятное, что В. Атласов в своих «Скасках» ни разу не упоминал имя Еловка или Коочь, хотя он приводит названия всех крупных рек, встреченных его отрядом на полуострове. Всё же это вместе исключает саму возможность постройки зимовья на Еловке В. Атласовым.
Правда, зимовье на Еловке могло быть построено Лукой Морозко, который, по мнению А. С. Зуева [7, с. 46], был послан туда и оставлен там В. Атласовым. И откуда, якобы, он ходил за ясаком на реку Тигиль, за что и поплатился головой, будучи убит с товарищами в тигильском острожке Кохча. Однако, согласитесь, и тут есть над чем задуматься. Например, над тем: где – на реке ли Камчатке возле устья реки Еловка, в специально отстроенном для этого зимовье, или в двух зимовьях, расположенных на самой Еловке, в 50 верстах от её устья [12, с. 740], могли расположиться казаки Морозко? Над тем, например, когда – то есть до похода на реки Большую и Голыгина, или после – остался в них Лука Морозко с товарищи, если вообще оставался? А, главное, над тем, кто и когда поставил эти два зимовья в средней части долины реки Еловка, ибо возможно и другое объяснение их появления в этой части реки Еловка?
Впрочем, предположение об иной причине появления в средней части долины реки Еловка двух зимовий – это тема отдельного разговора. А пока скажу, что изложенные выше, и, казалось бы, очевидные, накладки в представлениях Г. А. Леонтьевой о продвижении отряда В. Атласова в долину реки Камчатка, были некритически восприняты историками и краеведами. В частности, даже такой вдумчивый и дотошный исследователь, как А. С. Зуев, говоря об этих событиях, практически слово в слово повторил версию Г. А. Леонтьевой о переходе отряда В. Атласова через Срединный хребет
«С верховьев р. Тигиль отряд перешёл р. Еловку, левый приток Камчатки. В районе впадения Еловки в Камчатку Атласов обнаружил первые ительменские поселения – четыре острожка, возле которых насчитал около 400 юрт. По предположению Г. А. Леонтьевой, это были острожки Дачхон (на западном берегу Еловки), Горбунов (вблизи устья ручья Кыгыча), Коанным (неподалёку от устья Еловки), Пингаушч (на Камчатке)», – пишет он по этому поводу [7, с. 232].
Однако и он, как и Г. А. Леонтьева, и многие другие исследователи и краеведы, не обратил внимания на то, что помимо острожков Коанным, Горбунов и Горелый на реке Еловка, в 7 и 10 вёрстах выше Горбунова, стояли ещё два – Колилюничь и Ухарин, соответственно – острожка аборигенов [14, с. 22–23]. А ведь наличие на реке Еловка как минимум 5 самостоятельных острожков начисто исключает острожек Пингаушч из списка самых первых 4 ительменских поселений, встреченных казаками в долине реки Камчатка.
То есть, как можно видеть, кажущаяся прямизна пути от истоков Большого Тигиля к истоку реки Белая действует на некоторых исследователей и краеведов настолько завораживающе, что никакие доводы (см. выше) против этой версии маршрута ими не воспринимались. Так что я попробую привести ещё один довод, опираясь при этом на мнение Ньютона о том, что пример в науке зачастую оказывается полезнее правил и основанных на них доказательств.
Итак, допустим, что три века тому назад в районе устья реки Авача оказались землепроходцы, целью которых было посещение верхней части долины реки Налычева, где, по сведениям местных жителей, в изобилии водится соболь. И вспомним, что существуют три основных варианта следования к этой долине. Вверх по реке Авача до реки Пиначева и по ней к Пиначевскому перевалу, от которого до горячих источников рукой, что называется, подать. Напрямую – через Авачинский перевал, высотой около 1200 метров, к истокам реки Шумная и от неё к знаменитой «Медвежьей тундре» и к горячим источникам. А также выход к реке Халактырка и от неё берегом океана до устья реки Налычева и далее всё к той же «Медвежьей тундре».
156
Ну а теперь представьте, что землепроходцы, до предела нагруженные продовольствием и всяческим походным снаряжением, прошли к горе Монастырь, от неё поднялись на вершину Авачинского вулкана (2741 метр), и лишь затем спустились в бассейн реки Налычева. Такого не может быть?
Но ведь Г. А. Леонтьева и иже с ней утверждают, что отряд В. Атласова от истоков реки Большой Тигиль, берущего начало на западном склоне вулкана Чашаконджа, напрямую перешёл к истокам реки Белая, расположенным на его восточном склоне. Хотя и высота (2526 метров) самого вулкана, и высота расположенного рядом с ним перевала (1000 метров) всего лишь на 200 метров меньше высот Авачинского вулкана и Авачинского перевала. И хотя казаки и промышленные люди вообще не любили ходить по горам.
Кстати, настолько землепроходцы не любили ходить по горам можно судить по примеру Петра Козыревского (отца знаменитого И. П. Козыревского), который в 1703 году хотел было подняться на Ключевскую сопку [19, с. 121], однако сопровождать его отказались не только коренные жители Нижне-Камчатска, но и казаки. Что же касается исключительности в этом смысле самого П. Козыревского, то надо помнить, что этот сын ссыльного польского шляхтича Фёдора Козыревского, будучи воспитанным в грамотной среде, был более любознательным человеком, чем обычные казаки.
Впрочем, это всего лишь отступление от темы, хотя и полезное. А потому я вновь обращусь к С. П. Крашенинникову, суждение которого по поводу образования острога в нижнем течении реки Камчатка оказало, как уже говорилось, решающее влияние на представления всех последующих исследователей.
«В бытность свою перенёс он (Тимофей Кобелев – В. Б.) жильё верхняго Камчатского острога на реку Кали-кыг, которая от прежнего острожного места в полуверсте, да вновь построил зимовье на реке Еловке…», пишет учёный по этому поводу [15, с. 195]. Из чего, вроде бы, следует, что до появления Т. Кобелева – первого официального приказчика Камчатки, на полуострове зимовье на реке Еловка уже стояло. Но именно – вроде бы, так как в те времена слово «вновь» означало сделать что-то впервые, а не повторить ещё раз что-то, уже сделанное ранее.
И в самом деле, сын боярский Пётр Бекетов, например, пишет: «…и твой, государев, есак з братских княжцев и улусных людей взял вновь…» [28, с. 93]. И добавляет: «А преж, государь, меня в тех местех никакой русской человек не бывал» [там же, с. 94].
Почти так же излагает суть дела и казачий десятник Енисейского острога Елисей Буза: «… и твоим, государевым, счастием на Яне реке с якуцких людей взял твоего, государева, ясаку вново…» [29, с. 97].
Да и В. Атласов, говоря о встрече с жиителями первых четырёх ительменских острогов, сказал почти то же самое: «… и ясак с них вновь имал…» [25, с. 72]. А поскольку до него никто на реке Камчатка этого не делал, то слово «вновь» и в самом деле следует понимать не в качестве синонима наречия «снова» («ещё раз»), как принято в наше время, а как синоним слов «внове», «впервые».
Так что С. П. Крашенинников, сказав «вновь», явно при этом подразумевал, что впервые зимовье в районе реки Еловка было построено по приказу Тимофея Кобелева. Другое дело, что он, к сожалению, при этом так и не сказал где – возле устья или выше, стояло это первое зимовье. А ведь именно эти два обстоятельства (неверно воспринятое слово «вновь» и отсутствие точной привязки) и привели к тому, что последующие исследователи место заложения Нижне-Камчатска определяли по-разному, а время его образования привязывали к периоду от 1697 до 1713 года включительно. Приходя, порой, при этом, к совершенно невероятным выводам.
Например, в своей книге «Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки» известный отечественный историк А. И. Алексеев написал, что «Нижне-Камчатский острог (теперь Усть-Камчатск) был основан В. Атласовым в 1703 г.» [1, с. 36]. И тем самым совершил сразу две крупные ошибки, так как В. Атласов в этом году ещё находился под следствием в Якутске, и так как Нижне-Камчатск и Усть-Камчатск были совершенно самостоятельными поселениями, да к тому же ещё и возникшими с разницей почти в 150 лет.
Эту же ошибку с отождествлением Нижне-Камчатска с Усть-Камчатском повторил и А. А. Сопоцко, который в своей монографии «История плавания В. Беринга на боте «Св. Гавриил» в Северный Ледовитый океан» [26, с. 57] написал: «На правом берегу р. Камчатка, в том месте, где она перед впадением в море делает крутую излучину, расположено с. Усть-Камчатск, в прошлом – Нижний Камчатский острог – база Первой Камчатской экспедиции». И в качестве иллюстрации приводит рисунок Нижнего Камчатского острога, позаимствованного им из «Описания земли Камчатки» С П. Крашенинников [26, с. 59].
Однако он при этом не обратил внимания на то, что на этом рисунке острог стоит на левом, а не на правом берегу реки Камчатка. А также на то, что Усть-Камчатск был образован незадолго до 1848 года и первоначально назывался Усть-Приморском [16, с. 88].
157
Но самое главное, исследователь при этом совершенно проигнорировал тот факт, что основной базой Первой Камчатской экспедиции был Нижний Камчатский острог, который стоял в 7 верстах выше селения Ключей [5, с. 88]. И потому острог, построенный в 1736–1737 годах на реке Радуга, к Первой Камчатской экспедиции никакого отношения не имел – его на тот момент просто не было.
В некоторой степени эту абсурдную ситуацию с Нижне-Камчатском подправил камчатский историк В. Д. Сергеев, согласно которому Верхне-Камчатский и Нижне-Камчатский остроги были построены на месте казачьих зимовий в 1704–1706 годах [24, с. 41]. Но именно в некоторой степени, ибо и он не обговорил мест расположения первоначального зимовья и собственно Нижне-Камчатска.
Впрочем, и другие историки с проблемой привязки места расположения первоначального зимовья также оказались не совсем точны. Так, например, Б. П. Полевой, приписывая создание острога первому камчатскому приказчику Тимофею Кобелеву в 1703 г. [20, с. 124], «разместил» этот острог в месте слияния Еловки и Камчатки, а не ниже по течению, как об этом можно судить по «Карте реки Камчатки» С. П. Крашенинникова.
Об этом же (слияние двух рек) месте говорят и авторы-составители историко-географического атласа Камчатки, согласно которым Нижне-Камчатское зимовье было построено в 1700–1703 годах первым приказчиком Камчатки Тимофеем Кобелевым [9, с. 72]. Упустив при этом из виду тот факт, что Т. Кобелев прибыл на полуостров в 1702 году, а потому 1700 и 1701 годы к дате образования Нижне-Камчатского зимовья никакого отношения не имеют.
Не обратил внимания на это обстоятельство и Ф. Г. Сафронов, который написал, что Нижнекамчатский острог вырос из маленького зимовья, поставленного в 1700–1701 г. первым приказчиком полуострова Тимофеем Колесовым [23, с 192].
Впрочем, и 1702–1703 годы, как время постройки первого зимовья в районе Еловки, также вызывают сомнения. Ибо прибыв на Камчатку в 1702 году, Т. Кобелев в этом же году перенёс зимовье П. Серюкова на полверсты, к устью реки Кали-кыг [14, с. 195]. Так что ставить зимовье на реке Еловке в этом же году он просто не мог. Ну а так как, по некоторым данным, он и в 1703 году поставил самое первое зимовье на реке Большая, то строить зимовье на Еловке в 1703 году он также не мог.
Таким образом, зимовье в районе устья реки Еловка могло быть поставлено только зимой 1704 года. Что, собственно, и утверждает С. П. Крашенинников, когда он говорит, что Т. Кобелев, уходя с Камчатки в начале 1704 году, оставил в устье реки Еловки несколько человек «вольницы» (добровольцев) и «велел им зимовья построить и збирать с шантальских иноземцов которые в то время ещё неплатёжные были» [12, с. 750].
Однако ительмены отказались платить ясак. А потому сменивший Т. Кобелева М. Многогрешный послал весной в низовья Камчатки Андрея Кутьина, отряд которого он увёл с собой с реки Уки. Но поход А. Кутьина не увенчался успехом. А потому летом 1704 года уже сам М. Многогрешный отправился на покорение ительменов. После чего он и распорядился перенести зимовье, поставленное «вольницей» Т. Кобелева зимой на заливаемой половодьем месте, на пять вёрст ниже по течению реки Камчатки. Но не к «ключам», как считают современные, тот же, например, А. С. Зуев [7, с. 237], исследователи, а в устье реки Уачхачь.
Впрочем, ошибку эту понять можно, так как в этом своём утверждении историки и краеведы опираются на мнение С. П. Крашенинникова о том, что в 1704 году Михайло Зиновьев (Многогрешный) «…Нижнiя Камчатское зимовье за неспособностью места перенёс на ключи…» [15, с. 196]. Однако С. П. Крашенинников, упомянув о «ключах», либо оговорился, либо ошибся, поскольку чуть ниже он обо всём этом написал, что Нижне-Камчатский острог (острог, подчеркну, а не зимовье) был перенесён «на ключи» дворянином Иваном Енисейским в 1713 году, который «… в бытность свою, кроме правления всяких дел и ясачного збору, заложил на ключах церковь с тем намерением, чтобы со временем Нижнему Камчатскому острогу быть на оном месте, что и воспоследовало: ибо казаки не в долгом времени переселились на новое, а прежнее место неспособно к строению потому, что около оного болота, и что оно водою понимается. И стоял нижней Камчатский острог на том месте до главного в 1731 г. учинившегося Камчатскаго бунта; а во время бунта сожжён купно с церковью и со всеми строениями» [15, с. 215].
Но где, в таком случае, стоял тот самый Нижне-Камчатский острог, который был перенесён на «ключи»? Ответ на этот вопрос дал сам С. П. Крашенинников, когда написал, что «От устья реки Еловки следуя вверх по реке Камчатке можно почесть за первое знатное урочище Тоткапенем протоку; для того что над нею построен был первой Нижней Камчатский острог; а расстоянием сие урочище от Еловки реки в трёх верстах. Близ того урочища пала в помянутую протоку и небольшая речка, которая Резень называется» [14, с. 17].
158
И в самом деле, судя по этому описанию и по «Карте реки Камчатки», составленной самим С. П. Крашенинниковым, устье реки Резень (предположительно – нынешний ручей Ключевской) располагалось в самом начале протоки Тоткапенем, в 3, примерно, верстах выше устья Еловка. Тогда как её «нижнее устье» располагается в тех же, примерно, трёх верстах, но уже ниже устья реки Еловка. А поскольку сама протока Тоткапенем нарисована на этой же карте впадающей в протоку Оочануеен, причём напротив её устья располагается надпись: «Ниж. Уст. прот. Оочануеен, над которым стоит Ниж. Камчатской острог», то, получается, что Нижне-Камчатское зимовье стояло не на протоке Тоткапенем, а чуть ниже – возле устья протоки Оочануеен.
Более того, протока Оочануеен впадала в протоку Чинеечшч, в которую, в свою очередь, впадала река Чачухач, ниже устья которой размещена следующая надпись: «Разоренной ниж. Камчатской острог». Исходя из чего, можно достаточно уверенно говорить о том, что река Чачухачь и река Уачхачь – это одна и та же река, название которой всего лишь по-разному было воспринято С. П. Крашенинниковым на слух. И что выше и ниже устья реки Уачхачь стояли два русских поселения с одним и тем же именем.
Так что С. П. Крашенинников действительно ошибся, когда он приписал перенос на «ключи» зимовья, поставленного «вольницей» неподалёку от устья реки Еловка, на «ключи» М. Многогрешному. Ибо этот последний всего лишь перенёс часть первоначального зимовья на несколько километров ниже по течению реки Камчатка, к устью реки Уачхачь.
Но в таком случае возникает естественный вопрос – а какая из современных речек (ручьёв), впадающих в Камчатку с правой стороны, может претендовать на роль той самой реки Уачхачь?
Вот что говорит по этому поводу сам С. П. Крашенинников: «Не доежжая до реки Еловки есть три знатныя речки. А имянно Уачхачь, Ключовка и Биокось, которые пали в Камчатку с правой стороны по течению; первая верстах в 8 ниже Еловки, другая верстах в 4 ниже первой, а третья от другой в версте. Первая достойна примечания потому, что близ устья ея был Российской острог, которой в 1731 году разорён Камчадалами; другая что около тех мест бывала пустыня Якуцкого Спасского монастыря, в которой кроме другого строения была и часовня, но всё оное разорено в одно время с острогом, а ныне там одно только зимовье с кладовым амбаром» [14, с. 15–16]. Из чего вытекает, что реке Уачхачь в наибольшей степени соответствует современный ручей Приозёрный, так как разорённый острог отстоял от устья Еловки на 8 вёрст. И что именно этот разорённый острог был образован в 1704 году за счёт перенесения части первоначального зимовья на это место, а затем, в 1705 году, был огорожен Василием Колесовым козельчатой оградой и назван острогом.
О том, что всё происходило именно таким образом свидетельствуют и данные текстов «Чертежа Камчадальского Носу и морским островам» И. П. Козыревского:
«По нижнему течению реки Камчатки, ниже устья Еловки, по левому берегу р. Камчатки: «Нижней Камчадальской острог.
По правому берегу. Ниже по течению: Церковь. Ещё ниже: Часовня и келья, моё строение сначалу» [10, с. 48].
Правда, в этом сборнике документов место расположения острога привязывается к левому берегу реки Камчатка. Однако эта ошибка принадлежит не самому И. Козыревскому, а интерпретаторам его текстов, поскольку в другом варианте интерпретации текстов об этом же написано несколько иначе:
«По нижнему течению реки Камчатки. Ниже устья реки Еловки, по правому берегу реки Камчатки: «Нижней Камчадальской острог».
Ниже по течению, по той же стороне: «церковь». Ещё ниже: «часовня и келья, моё строение с началу»…» [11, с. 261].
И поскольку на самом «Чертеже Камчадальскому носу и морским островам И. П. Козыревского, 1726 г.» [9, с. 22] все эти строения нарисованы на правом берегу реки Камчатка.
Да и вообще на левом берегу Камчатки никаких строений быть не могло, так как левобережье реки Камчатка в этом месте представляет собой либо крутой склон вулкана Заречный, спускающийся к самой воде, либо сплошное болото, вода в котором во время летнего половодья понимается поверх вытянувшейся в полный рост травы. Так что возводить там что-либо казаки не могли бы даже при самом большом желании. Ибо даже стоявшие на правом, более высоком берегу Камчатки русские строения каждый год заливались в очередное половодье, отчего они и переносились раз за разом ниже по течению реки. Как, кстати, не стали бы казаки ставить, по этой же причине (низкий болотистый берег) и памятный крест в устье реки Белой.
А кстати потому, что историки и краеведы мало обращали, если вообще обращали, внимание на ландшафтную обстановку описываемых ими событий. В частности на то, что ведущей причиной высокого половодья в районе слияния рек Камчатка и Еловка является не столько даже паводок сам по себе, сколько узость русла реки Камчатки в месте современного посёлка Ключи.
159
И в самом деле, дошедшие до подножия вулкана Заречный древние лавовые потоки вулкана Ключевской, образуют в этом месте естественную плотину. Вследствие чего выше по течению возникла так называемая субаэральная дельта, которая в период летнего половодья превращается во временное водохранилище с подъёмом воды до 4-х и более метров над меженным уровнем. Причём из-за узости русла высокий уровень воды здесь удерживается с начала июня до конца июля. Таковая же, кстати, дельта образуется и выше так называемых «Щёк». Вследствие чего, добавлю, сток реки Камчатка ниже Щёк и приобретает свой зарегулированный характер
То есть, как можно видеть, особенности строения гидрографической сети описываемого района препятствовали возведению жилых строений на левом берегу Камчатки. Однако если казаки из числа «вольницы» Т. Кобелева об этой природной особенности, ставя зимой своё жилище поближе к реке, могли и не знать, то современных исследователей таковое вот игнорирование ландшафтной обстановки приводило к неверным заключениям. Как это, например, произошло с А. С. Зуевым, написавшем, что «Нижне-Камчатский острог располагался на левом берегу р. Камчатки близ устья р. Уачхачь, примерно в 8 км ниже устья реки Еловки и недалеко от местечка Ключи. В остроге находилась приказная изба с «аманацкой казёнкой» для содержания аманатов, несколько амбаров» [8, с. 132]. Правда, можно допустить, что в этом случае он всего лишь допустил досадную описку. Но как тогда быть с тем, что он при этом не обратил внимания и на то, что река Уачхачь впадает в реку Камчатка справа?
Итак, в 1704 году, ниже места слияния рек Еловка и Камчатка возникло новое зимовье. Которое С. П. Крашенинников на своей «Карте реки Камчатки» разместил на правом берегу реки Камчатка в 3, примерно верстах ниже устья реки Еловка. В этом же 1704 году это зимовье, по его же данным, частично было перенесено на устье реку Уачхачь, расположенное в 8 верстах от Еловки. А в 1713 году часть этого острога вновь была перемещена вниз – к реке Ключовка. Так что нам остаётся лишь определиться с этой рекой.
И в этом нам снова поможет С. П. Крашенинников, который пишет (см. выше), что река Биокось (современная сухая река Крутенькая, впадающая в Камчатку ниже села Ключи) от реки Ключовка, впадающей в Камчатку с этой же правой стороны, отстоит всего на одну версту. Однако, поскольку таковой ближайшей рекой является небольшой ручей, впадающий в Камчатку справа выше Ключей, то расстояние между устьями этих водотоками составляет более 6 километров. Да и сам С. П. Крашенинников, проплывая в сентябре 1739 года к новому Нижне-Камчатску, в своём дорожном журнале отметил, что от «Старого Нижнего Камчатского острога» (то есть от острога «на ключах») до реки Курарачи расстояние 6 с четвертью вёрст [13, с. 208]. При том под рекой Курарача он явно понимал современную протоку, соединяющую озеро Куражечное с рекой Камчатка, так как в устье этой протоки он, миновав Ключи, остановился на ночлег. А это устье располагается как раз напротив устья реки Крутенькая (Биокось).
Таким образом, самое первое русское поселение в районе современных Ключей появилось в 1704 году, когда «вольница» Т. Кобелева поставила зимовье на правом берегу реки Камчатка в трёх, примерно, верстах ниже устья реки Еловка. В этом же году летом, М. Многогрешный перенёс часть первоначального зимовья к устью реки Уачхачь. А в 1705 году это новое поселение было окружено казачьим пятидесятником В. Колесовым оградой «мерою кругом 30 сажен» и стало именоваться Нижне-Камчатским острогом [22]. Вместе с тем часть жителей первоначального зимовья осталась на прежнем месте, не пожелав, в силу разных причин (дороговизна, например, и трудность постройки новых домов), покидать обжитое место.
Однако поскольку и этот новый острог каждое лето заливало половодье, то приехавший на Камчатку в августе в 1713 года Иван Енисейский, предпринял очередную попытку перенести, огороженный В. Колесовым острог, «на ключи».
Кстати, при оценке этого события известный камчатский краевед В. П. Мартыненко допустил хронологическую ошибку, написав, что «Нижнекамчатский острог, о котором идёт речь, был построен в 1712 г. по распоряжению приказчика Ивана Енисейского…» [18, с. 11]. И хотя в этом случае, скорее всего, произошла описка или опечатка, однако отметить этот курьёз всё же стоит.
Впрочем, и этот перенос, как и предыдущий, был осуществлён лишь частично, поскольку значительно большая часть населения прежнего острога осталась жить на прежнем месте. Вот отчего ко времени появления в этих местах участников Первой Камчатской экспедиции, одновременно с Нижне-Камчатском, построенным И. Енисейским в районе нынешних Ключей, выше по течению располагалась ещё две группы строений, сохранявших своё – Нижне-Камчатский острог – первоначальное имя.
160
И в самом деле, В. Беринг в одном из своих рапортов пишет, что около Нижне-Камчатского острога, располагавшегося в 6 верстах ниже устья реки Еловка, находилось «дворов з 50, да в другом месте, где церковь, дворов с 15, да на устье р. Еловка 20 обывательских дворов» [30, с. 63]. А затем добавляет: «А для оставшихся от нас вещей построили мы анбар при ключах, где церковь, разстоянием от Нижего Камчадальского острогу вёрст с 6, понеже казённых анбаров не имелось, а при том астроге построить не смел, для того что во вся годы топит водою и стоит воды июня с первых чисел и до половины июля месяца» [21, с. 68]. И уточняет, что на правом берегу реки Камчатка, при устье реки Ключовка, стояла церковь, а ещё ниже располагалась Успенская пустынь, при которой было три избы, пять амбаров и баня [там же, с. 68].
Вторит ему и мичман Пётр Чаплин, который в своём журнале написал, что 11 марта 1728 года В. Беринг и он прибыли в Нижней Камчадальской острог, который стоял по правую сторону реки Камчатки, и в котором имелось около 40 жилых дворов, а уже 12 марта они поехали на Ключи, где располагалась церковь и с 15 жилых дворов [5, с. 82].
Кстати, в первом своём обращении к данной проблеме я высказал было предположение о возведении участниками экспедиции В. Беринга нескольких строений в районе реки Уачхачь, совокупность которых в просторечии также, якобы, именовалась Нижне-Камчатским острогом [2, с. 29]. То есть, тогда я, придерживаясь общепринятого мнения об одном Нижне-Камччатске, ещё не представлял себе полной картины с размещением и перемещением острогов, хотя уже и догадывался, что до появления на Камчатке участников Первой Камчатской экспедиции в районе Ключей стояло несколько русских поселений. А потому и подумал, что для того, чтобы провести вторую зимовку более комфортно, строителями бота было построено ещё одно поселение.
На самом же деле В. Беринг и состоявшие при нём мичман П. Чаплин и лейтенант А. Чириков остановились в остроге, стоявшем на реке Уачьхачь, тогда как М. Шпанберг квартировал в Ключах. Поскольку П. Чаплин об этом пишет, что «12 марта. Ездили на Ключи, где имеетца церковь, жилья дворов с 15. И тут имел господин лейтенант Шпанберх квартеру и имел болезнь. Румб от астрогу до Ключей ZOtO – 7 вёрст» [5, с. 82]. А прибывший туда в конце весны лейтенант А. Чириков пишет: «30 мая. Прибыл к Нижнему Камчацкому астрогу во 2-м часу и оттуда сплыл к Ключам, которыя от астрога отстоят на 7 вёрст. При Ключах селения церковь Божия во имя Святителя Николая и дваров всякого чину людей з двадцать, а по времени из Нижнего астрога, при катором содержится жилья русских людей с 60 дворов, все к Ключам переселятся, понеже сие место к селению удобно, а под острогом ниская места и повся годы во время разлияния реки Камчатки всё жильё понимает и стоит вода недели по 2 и по три, а в оное время жители меж собою, или куды нужда позавёт, ездят на лотках» [6, с. 265].
Кстати, во всех этих свидетельствах следует обратить внимание на разницу в количестве строений в каждом из названных описаний, поскольку именно таковые разночтения, как, впрочем, и расхождения в определении расстояний мест первоначальных русских поселений от устья реи Еловка, приводили и приводят исследователей и краеведов к не совсем верным заключениям.
Понятно, конечно же, что в свете изложенных выше соображений, моё представление о возведении новых жилых построек в районе реки Уачхачь не соответствует действительности. Но согласитесь, для того, чтобы разобраться в сплетении множества мнений и суждений по поводу места и времени образования Нижне-Камчатска, нужно было отрешиться от представления об одном, якобы, Нижне-Камчатском остроге. А для этого необходимо было читать, думать, писать и… И совершать ошибки.
Ну а для того, чтобы удостовериться в этой своей ошибке, мне пришлось дожидаться появления в открытой печати документа, озаглавленного «ВЕДОМОСТЬ, сочинённая по силе присланной промемории из Якуцка Академии наук от господина профессора Фридриха Миллера, полученной в Большерецку октября 22 дня 1737 году (получено Г. Ф. Миллером 7 октября 1739 г.). В котором обо всей этой ситуации с острогами говорится следующее:
«А Нижней Камчадальской острог до разорения был полисад стоячий, да одна башня, а в нём казённого строения приказная изба, два анбара, да за острогом государев двор, при нём анбар, да другой анбар на отставке.
Да у оного же острогу было церковного строения вначале церковь во имя Николая Чюдотворца, при церкви колокольня, два анбара.
Да пониже острогу на Ключах было растоянием от острогу две версты пятисотных монастырского строения часовня всемилостиваго Спаса, две избы хлебные, изба чёрна, пять анбаров, баня. Да по скаске вкладчика Ивана Качивона погромлено монастырской казны двести пятдесят лисиц красных, сем сороков соболей, одиннадцать бобров. А оное монастырское строение было вниз едучи по правой стороне Камчатки реки.
161
Обывательских домов было около острогу сорок шесть дворов.
А повыше острогу на усть Еловки растоянием от острогу семь вёрст обывательских же дватцать дворов» [8, с. 189].
Из которого со всей определённостью вытекает, что выше острога, стоящего на реке Уачхачь, располагались 20 строений, а ниже – церковь, построенная И. Енисейским, и часовня, поставленная И. Козыревским, с окружающими их жилыми и хозяйственными постройками.
Таким образом, подводя окончательный итог, ещё раз отмечу, что основанное в 1704 году зимовье стояло, примерно, в 3 верстах ниже устья реки Еловка. Тогда как, судя по данным В. Беринга, П. Чаплина и А. Чирикова, острог, перенесённый в этом же 1704 году на новое место, располагался в 7 верстах выше Ключей и церкви, стоявших в те времена около устья реки Ключовка. Из чего, с учётом поправки на не совсем точные сведения о расстояниях, получается, что первоначальный Нижне-Камчатский острог (острог, а не зимовье) стоял около устья современного ручья Приозёрный. И что под рекой Ключовка нужно понимать небольшой ручей, который впадает в Камчатку в одном, примерно, километре выше нынешней метеостанции, стоящей на окраине современных Ключей.
Что же касается привязки всех этих поселений к устьям ручьёв, то это объясняется тем, что в летнее время вода в самой Камчатке довольно мутная, тогда в данных ручьях, подпитываемых подземными водами, половодье проходит очень быстро, а потому вода в них почти всегда чистая.
И всё же высказанные мною представления о местах расположения всех охарактеризованных поселениях имеют предположительный характер. И это во многом объясняется тем, что современную гидрографическую сеть характеризуемой местности не так-то просто увязать с историческими данными. Как потому, что сами эти данные не очень точны, а, порой, и попросту противоречивы, так и потому, что за триста лет эта самая гидрография наверняка, и, не исключено – существенно, поменялась. Например, в самом начале 70-х годов прошлого века устье реки Белая, к которому обычно привязывают место установления памятного креста В. Атласова, переместилось на четыре километра ниже по течению. И я абсолютно уверен в том, что если бы эта перемена русла произошла в 1950–1955 годах, то в 1959 году памятный крест был бы восстановлен возле нового устья реки Белой, а не возле старого её устья, где новая его копия стоит и поныне.
Итак, изложенные выше соображения позволяют утверждать, что в первой трети XVIII века, на участке между устьем Еловки и нынешними Ключами поочерёдно возникали и затем одновременно стояли три русских поселения, которые в обыденном смысле воспринимались за единое целое. И что только этим можно объяснить отсутствие должной однозначности в определении места нахождения собственно Нижне-Камчатского острога.
Впрочем, и в дальнейшей истории острога, который в результате восстания ительменов под руководством Фёдора Харчина в 1731 году был полностью разрушен и сожжён, а затем, под старым именем, восстановлен на совершенно ином месте, таковой однозначности также не отмечается.
И в самом деле, Г. Стеллер, например, по этому поводу пишет: «Первый, старейший, значительнейший и лучший острог расположен на реке Камчатке и называется Нижним острогом, так как он построен в нижнем течении реки невдалеке от её устья… Нынешний острог был заложен лишь в 1732 г., после того как первый острог был во время большого бунта 1731 г. взят, разгромлен, разрушен и совершенно сожжён ительменами. Он находится на расстоянии двух вёрст ниже первоначального по реке на гораздо более удобном, чем прежде, месте» [27, с. 123]. То есть, судя по этому описанию, в 1732 году около озера Ажабачьего были поставлен острог, который, однако, затем был перенесён на две версты ниже, на противоположный берег к устью реки Радуга. Интересно, кстати, что в наше время, примерно в этом же месте, располагаются остатки брошенного посёлка под именем Радуга.
В некоторой степени с этим мнением солидаризируется и В. П. Кусков, согласно которому сразу же после разорения острог, находившийся на месте нынешнего села Ключи, был восстановлен в 90 км ниже по течению р. Камчатки неподалёку от озера Шантал (Ажабачье), от которого он и получил своё новое – Нижне-Шантальский острог – название [16, с. 64]. Однако название это не прижилось и уже в 1732 г. новый острог стал именоваться Нижним Камчадальским острогом [там же, с. 63–64].
Примерно такой же точки зрения придерживается и другой известный камчатский краевед В. П. Мартыненко, согласно которому «Нижнекамчатский острог, после разгрома в 1731 г. был перенесён ниже, к устью реки Камчатки», а возник он в 1732–1733 годах выше устья реки Камчатки, неподалёку от того места, где позднее выросло село Нижнекамчатск» [18, с.11].
Что же касается самого этого села, то С. П. Крашенинников о нём пишет так: «В бытность свою построили они (майор якутского полка Василий Мерлин и капитан Дмитрий
162
Павлуцкий – В. Б.) нижней Камчатский острог немного ниже устья Ратуги речки» [15, с. 233]. О которой он в самом начале своей книги сказал: «Первою рекою, следуя от устья вверх по Камчатке реке, может почесться Ратуга, по Камчатски Орать, не токмо для своей величины, но наипаче потому, что при ней после бывшей в 1731 г. измены и после разорения прежняго Российского нижнего Камчатскаго острога построен новый острог Нижнешантальским называемый. Просто называют его также как и разореной нижним Камчатским острогом, а Нижнешантальским слывёт он потому, что построен в 7½ верстах ниже Шантальского озера, которое находится вблизи берега Камчатки, и в длину вёрст на 10, а в ширину вёрст на 7 простирается. Камчадалы называют его своим языком Ажаба, а с чего казаки прозвали его Шантальским, про то хотя подлинно и неизвестно, однако думать можно, что преж сего бывал там славной какой острожек Шантал» [14, с. 10–11].
То есть, как можно видеть, сам С. П. Крашенинников ничего не говорит о существовании, пусть бы и временном, нового Нижне-Камчатского острога возле озера Ажабачьего на правом берегу р. Камчатки. Однако это отнюдь не исключает того, что первая попытка отстроить заново острог действительно была приурочена к берегу протоки, соединяющей озеро Ажабачье с рекой Камчаткой.
Тем не менее, самый последний из Нижне-Камчатских острогов возник и долго существовал на том месте, на котором в 1736 г. по указу В. Мерлина был построен новый острог с башней о четырёх жильях, а на следующий год – двухпредельная церковь.
«Нижней Камчатской или Нижношантальской острог от верхняго Камчатского острога в 397 вёрст стоит на том же берегу реки Камчатки не доезжая за 30 вёрст до ея устья. Крепость в нём четвероугольная, огорожена палисадником длиной 42, а шириной 40 сажен с проежжею рублёной башнею, которая зделана посреди стены западной. Внутри крепости строения церковь во имя Успения Пресвятыя богородицы с пределом Николая Чудотворца, ясашная изба с сеньми и амункою, дом Государев, в котором живут прикащики, два анбара кладовые, в которых содержится ясашная казна и военные припасы. Все строения в рассуждении других острогов изрядное и прочное, для того что всё из лиственишнаго дерева. За крепостью строения обывательских домов 39, да кабак с винокурнею. Жителей всякого чина 92 человека». [15, с. 240].
То есть, поставлен был этот острог на косе между Камчаткой и Радугой, ниже устья последней, ибо в те времена Радуга, по свидетельству С. П. Крашенинникова, и согласно имеющемуся плану [9, с. 72] впадала в Камчатку под очень острым углом против течения последней. И лишь позднее, после изменения русла реки Радуга, острог был перенесён выше по её течению на берег озера Красиковского.
Такая вот история с Нижне-Камчатскими острогами получается. Что же касается моей попытки разобраться со всеми этими проблемами, то сразу замечу, что высказанные мною соображения выглядят скорее призывом к пересмотру истории этих острогов, нежели полным и, тем более, окончательным её решением. Но ведь и целью моих рассуждений было не абсолютное установление той самой единственной точки на карте, которая бы соответствовала истинному местоположению самого первого острога в районе современных Ключей, а желание разобраться в сплетении суждений и мнений моих предшественников по этому поводу. И, надеюсь, хотя бы отчасти это сделать мне удалось.
Ну и, напоследок, позволю себе высказать ещё одно соображение. Суть которого сводится к тому, что при всех попытках разобраться с ситуацией тех далёких лет, мне для того, чтобы продвинуться в нужном направлении, неизменно приходилось приходить к мысли о том, что в том или ином случае была допущена ошибка. Причём неважно кем (авторами первоисточников и/или их интерпретаторами), когда и почему она была допущена. Важно лишь то, что вот это понимание приходило лишь тогда, когда появлялась мысль о том, что нужно несколько иначе объяснить исследуемую ситуацию. Другое дело, что для этого всякий раз приходится отрешаться от невольно навязанных представлений. А вот это сделать очень даже не просто, так как десятки лет некритического восприятия всего того, что было написано другими, превратили прочитанное в догму. И чтобы отрешиться от неё нужно время. Много времени. Отчего я, кстати, никак не могу закончить «сагу» о походе В. Атласова на Камчатку. Но, кажется, уже близок к тому, чтобы более или менее правдоподобно описать его маршрут по югу полуострова. Впрочем, это уже иная история, которая к нашему случаю прямого отношения не имеет.