В 2011 году исполнилось 300 лет со дня рождения Степана Петровича Крашенинникова. И по случаю столь знаменательного юбилея уже написано и будет написано ещё немало строк как о самом С. П. Крашенинникове, так и об его вкладе в отечественную науку.
А вклад этот действительно неоценим. Причём неоценим как с точки зрения непреходящей значимости собранной и обобщённой великим натуралистом XVIII века информации (не случайно же его называют выдающимся географом, этнографом, языковедом, историком, а также, родоначальником отечественной вулканологии и сейсмологии), так и с точки зрения не совсем верного отображения некоторых данных и представлений студента Академии наук (должность С. П. Крашенинникова в табели о рангах Второй Камчатской экспедиции) в трудах исследователей его научного творчества.
Но тем самым возникают все основания говорить о «феномене Крашенинникова». То есть о феномене, одной стороной которого (феномена) является выдающаяся способность автора «Описания земли Камчатки» к сбору, анализу и обобщению самой разнообразной информации, а другой – ничем не мотивированное, но тем не менее реально существующее, искажение первичных данных, содержащихся в первичных материалах С. П. Крашенинникова. И самым показательным примером таковой вот неверной интерпретации первичной информации является описание маршрутов бывшего студента Академии наук по Камчатке.
И в самом деле, за 255 лет со дня выхода в свет книги «Описание земли Камчатки», ни один из известных мне комментаторов и интерпретаторов канонического «Описания земли Камчатки» не сумел точно описать маршруты бывшего студента Академии наук по полуострову [2]. Причём дело доходит до того, что одни исследователи прорисовывают его путь там, где он никогда не проезжал (вокруг Кроноцкого, Камчатского и Озерновского полуостровов, например, или по долинам рек Колпаковой и Воровской), либо, наоборот, не проводят даже там, где он проезжал трижды – по долине реки Облуковиной.
Конечно же, отчасти причиной таковых искажений является слабое знание историками и краеведами природных особенностей полуострова. И всё же приходиться констатировать, что ведущую роль в этом сыграло то, что географы, историки и краеведы не сумели правильно прочитать С. П. Крашенинникова. Именно не сумели, ибо он и в своей книге и, особенно, в своих путевых журналах приводит не только название начального и конечного пункта своего очередного дневного перехода, но и, нередко, часы его начала и окончания. Не говоря уже о расстоянии от одного пункта до другого, а также о количестве днёвок (и их причин) в том или ином острожке или месте.
То есть, говоря иначе, установить маршруты С. П. Крашенинникова по тому же восточному побережью Камчатки вполне можно было и без знания ландшафтных особенностей местности. Хотя именно вследствие этих самых особенностей проехать вокруг них на нартах практически невозможно, ибо они почти сплошь окаймлены обрывами, нередко, к тому же, уходящими прямо в воду.
Этими обстоятельствами и определяется цель предлагаемого исследования, которая заключается в выявлении (на основе анализа известных попыток описания маршрутов студента Академии наук по Камчатке) обратной стороны – невольное искажение первичных данных – явления по имени «феномен Крашенинникова».
АНАЛИЗ ИСХОДНЫХ ДАННЫХ
14 октября (25 октября по новому стилю) 1737 года студент Академии Наук С. П. Крашенинников высадился на берег Камчатки в районе устья реки Большой. Более трёх с половиной лет, пробыл он на полуострове, предпринял за это время 7 больших самостоятельных маршрутов, в ходе которых 12 раз пересёк весь полуостров от одного побережья к другому, а также осуществил целый ряд более коротких поездок. При этом на нартах, батах (камчатских долблённых лодках) и пешком С. П. Крашенинников, по его же собственным подсчётам [7], преодолел около 7700 вёрст.
Все эти путешествия дотошный студент тщательно – с указанием дат, расстояний и времени пути – описал в своих дорожных журналах, рапортах и письмах. А затем, и не менее тщательно, обобщил в своём капитальном творении – «Описание земли Камчатки». И вот уже четверть тысячелетия учёные, краеведы, писатели, журналисты, да и просто любознательные, отталкиваясь от них, без устали описывают его путешествия по стране вулканов. Так что, казалось бы, и говорить на эту тему не пристало.
Однако стоит только внимательно вчитаться в тексты самого С. П. Крашенинникова и в публикации исследователей его научного творчества, как обнаруживается множество несоответствий данных канонического текста «Описания земли Камчатки» с выкладками тех учёных и краеведов, которые в своих исследованиях на эти данные опирались.
Например, само число пересечений С. П. Крашенинниковым полуострова варьирует у разных авторов от 8 до 12, а суммарная протяжённость всех маршрутов по Камчатке – от 5,2 до 8, 10 и даже до 25 773 вёрст [9, с. 214]. Правда, в последнем случае авторы приводят данные по всей Сибири и Камчатке вместе. Однако этот промах лишний раз подтверждает высказанную выше мысль о том, что практически все исследователи и комментаторы научного наследия С. П. Крашенинникова проявляют поразительную невнимательность при прочтении и интерпретации его материалов.
Наиболее показательными примерами таковой невнимательности (если не сказать – небрежности), является прорисовка маршрутов С. П. Крашенинникова через Срединный хребет. Дело в том, что все таковые пересечения С. П. Крашенинников осуществлял по долинам рек Облуковины. При этом дважды – в начале декабря 1738 и в начале декабря 1740 года – проезжая по долине реки Облуковины на пути из Большерецка к Верхне-Камчатску, С. П. Крашенинников попадал под сильнейшие землетрясения, описания которых многими исследователями приводятся практически полностью. И тем не менее, эти же исследователи рисуют его маршруты по рекам Воровской и Колпаковой, а не по реке Облуковине. Впрочем, вот что говорит об этом сам С. П. Крашенинников:
«Большое трясение земли чувствовали мы в половине декабря месяца 1738 года, едучи в Верхней Камчатской острог из Большерецка. Мы были тогда [6 декабря – 6, с. 204] недалеко от хребта Оглукоминского, и стояли на стану в полдни. Страшной шум лесу, которой сперва заслышали, почитали мы за восставшую бурю, но как котлы наши с огня полетели, и мы, сидя на санках зашатались, то узнали подлинную тому причину. Сего трясения было токмо три вала, а вал за валом следовал почти поминутно» [8, с. 173–174].
А ровно два года и два дня спустя, вторично пережив (и практически в том же самом месте) подобные же ощущения, он записывает:
«В означенном пути ничего примечания достойного не учинилось, кроме трясения земли, которое было декабря 8 дня около полудня, а мы в то время стали на стан обедать, который стан имели над рекою Оглукоминой, не доежжая вёрст за 30 до Олукоминского хребта. Оное трясение было следующим образом: как мы отобедали, и всякой к своим санкам пришли, то вдруг как от сильного ветра лес зашумел, и земля так затряслась, что мы за деревья держаться принуждены были, горы заколебались, и снег с оных покатился. Означенного трясения приметили два вала, из которых один около минуты продолжался, а другой, которой вскоре за первым следовал, очень скоро прошёл, а больше того дня ничего не приметили, может быть, что и ещё земля тряслась, но в езде приметить невозможно было, только слышали часто гром под землею. В ноги очень часто земля тряслась, токмо легко, а перед всяким трясением гром под землёю слышали. Ночевали мы близ хребта Оглукоминского» [6, с. 629].
Привести эти описания полностью необходимо уже хотя бы потому, что в них проявляется острая наблюдательность студента Академии наук к деталям происходящего и к собственным ощущениям на них. Настолько острая, что данные этих описаний и до сих пор привлекают внимание специалистов по тектонике, геофизике, геологии и вулканологии, которые на основе этих делают весьма широкие обобщения. Вплоть до того, например, что землетрясение 8 декабря 1740 года увязывается с деятельностью одного из самых крупных на Камчатке одноактных прорывов на южном подножии Ичинского вулкана, в результате которого в 10 км от вершины вулкана якобы сформировался шлаковый конус Северного Черпука высотой до 230–240 м, а также мощный (до 100 м, в среднем, в первом звене и до 45 м, в среднем, во втором звене) лавовый поток общей длиной около 18 км и площадью около 31 км2 [5]. Кстати, хотя о самом этом извержении говорится предположительно [5, с. 203], однако вот объединение вулканологами и сейсмологами двух самостоятельных – 1738 и 1740 годов – землетрясений в одно сомнений не вызывает. И этот факт лишний раз подтверждает мысль о том, что уважение к С. П. Крашенинникову как к внимательному и наблюдательному учёному сочетается с искажением его данных.
На самом же деле, при удивительном совпадении места и почти полном совпадении дней описываемых событий, из содержащихся в обоих описаниях данных можно сделать один, и только один вывод: бывший студент Академии наук дважды – 6 декабря 1738 года и 8 декабря 1740 года проезжал по реке Облуковине по направлению к Верхне-Камчатску. И, следовательно, упоминание о дважды пережитых на этом пути землетрясениях, оказываются важнейшими пространственно-временными реперами при реконструкции маршрутов С. П. Крашенинникова через Срединный хребет. Поскольку эти упоминания начисто опровергают воззрения всех тех, кто исключает долину реки Облуковины из списка его маршрутов. А таких, к сожалению, довольно много, в том числе не только среди краеведов, но и среди учёных.
Например, известный исследователь деяний С. П. Крашенинникова Н. Г. Фрадкин в своих брошюрах [16, с. 24; 17, с. 30], слово в слово приводит одну и ту же выписку из «Описания земли Камчатки»: «…Вдруг, как от сильного ветра, лес зашумел, и земля так затряслась, что мы за деревья держаться принуждены были, горы заколебались, снег с оных покатился», – которая явно демонстрирует его осведомлённость с подлинными материалами С. П. Крашенинникова. И, тем не менее, все его маршруты с западного побережья полуострова к Верхне-Камчатску и обратно он прорисовывает (рис. 1а, 1б) по долинам рек Колпаковой и Воровской, а не по реке Облуковиной.
Впрочем, оставлю детальное рассмотрение карт-схем Н. Г. Фрадкина на потом, поскольку, как представляется, все картографические материалы по этому поводу предпочтительнее будет анализировать в порядке их появления на свет. И начну обзор с карты (рис. 1в), составленной французским астрономом, членом Королевской академии наук (Париж), аббатом Жан Шаппом д’Отерошом по материалам С. П. Крашенинникова [11], которая приводится в 3-м томе его книги «Voyage en Siberie», опубликованной в 1768 году [2].
Прежде всего, следует отметить, что на этой – одной из самых первых, если вообще не первой – карте путешествий С. П. Крашенинникова по Камчатке все его маршруты по восточному побережью проводятся не в объезд Кроноцкого, Камчатского и Озерновского полуостровов, а пересекают их основания. Да и место переезда через Срединный хребет на этой карте также однозначно привязывается к долине реки Облуковиной и к перевалу в её верховье. Так что при интерпретации этой части маршрутов бывшего студента аббат проявил завидную внимательность.
Однако и он не избежал серьёзных ошибок. В частности, круговой маршрут С. П. Крашенинникова от Нижне-Камчатска на север к реке Караге, оттуда – через Срединный хребет – на запад к реке Лесной, затем, вдоль западного побережья на юг к реке Тигиль и, наконец, от Тигиля – через Срединный хребет – на восток к реке Еловке и далее – к Нижне-Камчатску, разрывается им на две самостоятельные ветви. Причём маршрут, протягивающийся вдоль всего северо-западного побережья Камчатки, почему-то прорисовывается им от устья реки Облуковиной (хотя С. П. Крашенинников от Облуковины до Тигиля и далее никогда не ездил) и уходит не только за пределы полуострова, но и самой карт-схемы. И объяснить это заблуждение я не берусь. Как не берусь объяснить и продление маршрута бывшего студента за реку Озерную вплоть до мыса Лопатки, но без ответвления к реке Паужетке.
Обратимся теперь к «Карте путешествий Крашенинникова по Сибири и Камчатке» (рис. 1г), приведённой во вступительной статье Н. Н. Степанова к «Описанию земли Камчатки» 1949 года издания [14, с. 29]. Как можно видеть, здесь маршруты С. П. Крашенинникова по восточному побережью Камчатки проведены поперёк всех, за исключением Кроноцкого, восточных полуостровов. Что наиболее близко соответствует истине. Более того, данная карта является единственной из известных мне карт-схем, на которой присутствует двухдневная «петля» в среднем течении реки Камчатки, осуществлённая С. П. Крашенинниковым в 1739 году ради посещения острожка Накшин (Колюгере), расположенного на реке Козыревской (Колю). Другое дело, что прорисована эта петля почему-то на правой стороне реки Камчатки, а не на левой, как это было на самом деле.
И действительно, сам С. П. Крашенинников по этому поводу пишет: «Из острожка (Толбачика, В. Б.) поехали генваря 8 дня, часах в 8 поутру, и ехали вниз по Тулуачю реке вёрст с 30 до самого устья, где она в Камчатку впала. От устья её, отъехав с версту вверх по Камчатке, взнялись на левой её берег и в сторону от неё поехали.
Колю, Козыревская река, шириною с Толбачик (Тулуачь) реку, от повороту с Камчатки верстах в 10, вышла из хребта и от того места, где мы к ней приехали, верстах в 29 в реку Камчатку впала по течению с левой стороны. От Камчатки по сей реке поехали лесом и чистыми местами, а, приехав к ней, на неё спустились и ехали вверх по ней до нижеозначенного острожка.
Колюгере, или Накшин острожек, на правом берегу Козыревской реки, от спуску верстах в 2. Строения в нём 2 юрты, 11 балаганов, ясашных иноземцев 15 человек, в том числе 9 собольников, от Машурина до сего острожка прямою дорогою 87 вёрст.
В острожек приехали ввечеру часах в 7 и ночевали. Здесь подводы переменяли» [6, с. 658–659].
На следующий день, продолжу своими словами, Крашенинников поехал по левому берегу реки Козыревки к реке Быстрой (а надо ли повторять, что обе эти реки впадают в Камчатку слева?) и спустился по ней к реке Камчатке. От устья Быстрой он вновь выехал к расположенному выше устью реки Козыревской, отъехал от него с полторы версты вверх по реке Камчатке, перебрался на её правый берег и проследовал к Краушчь речке (реке Крахче) – правому притоку реки Камчатки. Проехав по этой реке вниз с «полутреть версты», он вечером 9 января приехал в острожек Курахштара (Голков острожек), стоящий на правом берегу речки Краушчь, неподалёку от её впадения в реку Камчатку.
То есть, отклонившись от обычного маршрута вдоль русла реки Камчатки, С. П. Крашенинников описал по её левой стороне почти полный круг. Однако этого кругового маршрута нет на всех помещённых в данной статье карт-схемах, кроме упомянутой уже «Карты путешествий Крашенинникова по Сибири и Камчатке» Н. Н. Степанова. Но и в этом случае произошло необъяснимое переиначивание первичной информации, заключающееся в переносе места событий с левого берега на правый.
В целом же, говоря о степени достоверности этой карты (продублированной, кстати, во вступительной статье Н. Н. Степанова к книге «С. П. Крашенинников в Сибири» – [15, с. 23], следует отметить, что отсутствуй на ней проезд вокруг Кроноцкого полуострова и, напротив, не присутствуй на ней вояж по долине реки Колпаковой, то она, с учётом, разумеется, крайне мелкого масштаба исполнения, выглядела бы практически идеальной.
Тем непонятнее выглядит тот факт, что на другой карте, помещённой в этой же вступительной статье [13, с. 34], маршруты бывшего студента оказались переиначенными самым немыслимым образом (рис. 2а). Вплоть до того, что они прорисовываются и по берегам Кроноцкого, Камчатского и Озерновского полуостровов, и по долинам рекам Воровской и Колпаковой, где, повторюсь, С. П. Крашенинников не проезжал ни разу. Так что остаётся только выразить надежду, что использование этой второй карты оказалось невольной оплошностью (недосмотром) Н. Н. Степанова как одного из соисполнителей названного переиздания «Описания земли Камчатки», а не его прямой виной. И отнести этот казус к разряду необъяснимых. В том смысле необъяснимых, что сейчас, за давностью лет, трудно судить о том, сам ли Н. Н. Степанов нарисовал обе названные карты, или же что он использовал свою собственную карту и карту какого-то другого исследователя.
Что же касается уже упомянутой карт-схемы Н. Г. Фрадкина (рис. 1а), то к сказанному ранее следует добавить, что на ней все маршруты С. П. Крашенинникова после пересечения Срединного хребта подходят к Верхне-Камчатску сверху по течению реки, а не снизу. А ведь сам С. П. Крашенинников и в своей книге, и в своих дневниках, и в своих рапортах, и в своих письмах, постоянно отмечает, что, следуя от Большерецка к Верхне-Камчатску зимой, он подъезжал (на нартах) к последнему по реке Камчатке снизу (от острожка Кирганик), а не сверху. И только один раз, осенью, сплавляясь по реке Камчатке на батах, он подплыл к Верхне-Камчатску сверху. Впрочем, этих нюансов не учитывали и другие историки и краеведы. И уже одно это, кстати, исключает проезд по рекам Воровской и Круогоровой.
К числу неверно проложенных на этой карт-схеме маршрутов относятся также и поездки вокруг (по берегу) Кроноцкого, Камчатского и Озерновского полуостровов. Ну а более мелкими, но ничуть не менее показательными, огрехами являются: проезд от реки Большой (ныне – Плотниковой) к Паратун острожку не по рекам Коонам (ныне Корякской) – притоку Авачи и по самой реке Аваче, а по реке Быстрой – притоку реки Купхи (ныне Паратунки); короткое ответвление от острожка Паратун к вулкану Аваче, хотя сам С. П. Крашенинников туда не ездил, а лишь посылал казака для проведывания пути к ней; ответвление к вулкану Толбачик, тогда как на самом деле С. П. Крашенинников, следуя на нартах по долине реки Камчатки от Верхне-Камчатска к Нижне-Камчатску и обратно, всегда проезжал через Толбачинский острожек (Тулуачь), минуя этот вулкан; объезд на пути от Тигиля к Нижне-Камчатску вулканов Харчинского и Заречного с западной (по реке Еловке), а не с восточной (от озера Харчинского к острожку Каменному), как это было на самом деле, стороны.
Всё сказанное с полным на то основанием можно повторить и относительно другой карт-схемы (рис. 1б) этого же автора, созданной им спустя двадцать лет после первой [17, с. 30]. Правда, на этой последней карт-схеме исчезло-таки ответвление к вулкану Толбачик. Однако по-прежнему отсутствует отклонение от русла реки Камчатки к Толбачинскому острожку. И, что уж совсем непонятно, на ней полностью исчез февральский маршрут 1740 года от Верхне-Камчатска по рекам Повыче (ныне – Кавыче) и Жупановой к восточному побережью полуострова и далее к Авачинской губе.
Всё сказанное можно полностью повторить и относительно карт-схемы (рис. 2б) маршрутов С. П. Крашенинникова, приведённой в предисловии Б. П. Полевого к факсимильному переизданию «Описания земли Камчатки» [12, с. 22]. Что, впрочем, и понятно, так как она, по сути дела, является полной калькой карт-схемы Н. Г. Фрадкина от 1954 года. А потому не исключается, что Б. П. Полевой просто-напросто доверился хорошо известному ему автору и полностью повторил все его ошибки.
Судить об этом позволяет то, что и в предисловии к «Описанию земли Камчатки» (там же, с. 7), и в статье «Крашенинников Степан Петрович» (13, с. 8], Б. П. Полевой по поводу маршрута к Авачинскому вулкану пишет, вслед за Н. Г. Фрадкиным: «Заинтересовавшись «востроверхой» Авачинской сопкой, он хотел совершить на неё восхождение, но не смог даже доехать до её подножия «ради весьма глубоких снегов и частого кедровника». Однако сам С. П. Крашенинников по этому случаю говорит нечто иное: «В острожек (Паратунский, В. Б.) приехали около полудни и пробыли в нём по 30 число сего месяца (января 1738 года, В. Б.), понеже посылан был от меня на другой день по приезде сюда служивой для проведованья пути к горелой сопке, которой возвратился генваря 29 поутру и объявил, что ради весьма глубоких снегов и частого кедровника, на санках никоими мерами и на подножье горы въехать невозможно. И того ради я из оного острожка в Большерецкий острог возвратился» [6, с. 652]. То есть, как уже говорилось ранее, сам С. П. Крашенинников к Авачинскому вулкану действительно не ездил.
Впрочем, есть у Б. П. Полевого и собственные огрехи. К примеру, и в предисловии, и в статье, в продолжение уже приводимой фразы, он говорит: «Обратно возвращался (Крашенинников, В. Б.) с заездом на р. Быструю на термальные источники у острожка Мылши (современные Малки)» [12, с. 7; 13, с. 8]. Однако С. П. Крашенинников никогда не был на Малкинских горячих источниках, ибо, как он сам пишет,: «Горячие ключи в шести местах мною примечены, 1) на реке Озерной, которая течёт из Курильского озера, 2) на речке Паудже, которая в Озерную пала, 3) на речке Бааню, которая за россошину Большой реки почитается, 4) близ Начикина острогу, 5) около Шемякинского устья, 6) на её вершинах» [6, с. 212]. То есть, Б. П. Полевой попросту перепутал, по созвучию имён, острожек Мылши с острожком Мышху (Начикинским острожком), в котором С. П. Крашенинников всегда останавливался на своём пути к Паратунке и обратно.
Не мог побывать С. П. Крашенинников и «… на горячем озерке у острожка тойона Паратуна, т. е. на знаменитой современной Паратунке», как уверяет историк [13, с. 6–7]. Не мог, как по уже приведённой причине, так и потому, что Паратунский острожек времён С. П. Крашенинникова стоял в 12 км ниже по течению реки Купхи (ныне Паратунки) от Паратунских термальных источников. К тому же выше острожка по течению реки С. П. Крашенинников никогда не проезжал. Не говоря уже о том, что и сами-то эти источники (ключи) стали известны русским только более полувека спустя после пребывания С. П. Крашенинникова на полуострове.
Кстати, в связи с уточнением ситуации с Малкинскими и Паратунскими «горячими ключами» вполне уместно будет напомнить, что, возвращаясь из Нижне-Камчатска в Большерецк вдоль восточного побережья полуострова, С. П. Крашенинников проехал, по незнанию, мимо Верхне-Семячинских термальных источников. А когда в острожке Ашумтан, расположенном возле устья реки Вахиль, случайно услышал про их существование, то специально возвратился назад, чтобы описать их. Однако и этот немалый «крюк» (95 вёрст в одну сторону) не нашёл упоминания ни в одном из перечисленных в данной статье исследований.
Ну а теперь рассмотрим, и внимательно, карт-схему (рис. 2в), составленную доктором биологических наук П. А. Хоментовским [4, с. 43]. А внимательно потому, что атлас этот делали свои (камчатские) и, казалось бы, наиболее заинтересованные в истине люди.
Однако одной заинтересованности оказалось недостаточно для того, чтобы точно воспроизвести маршруты бывшего студента. И в самом деле, все его маршруты по восточному побережью Камчатки на этой карт-схеме также оказались проложенными по побережьям Кроноцкого, Камчатского и Озерновского полуостровов, хотя, повторю уже в который раз, из текста «Описания» абсолютно явственно следует, что С. П. Крашенинников пересекал их основания, а не объезжал их вокруг.
Что же касается переездов через Срединный хребет, то один (обратный) маршрут С. П. Крашенинникова по реке Облуковине на этой карт-схеме после долгого забвения всё же появился. В том смысле – после долгого, что ещё в 1939 году о этом зимнем маршруте по реке Облуковине писал известный советский историк А. И. Андреев [1]. Впрочем, замечу, и этот выдающийся знаток времён открытия и покорения Камчатки также не увидел того, что бывший студент проезжал по этому пути трижды.
Интересно, кстати, что этот же обратный маршрут по реке Облуковине обозначили на своей карт-схеме (рис. 2г) И. П. Магидович и В. И. Магидович [10]. А интересно потому, что и они почему-то решили провести все остальные пересечения С. П. Крашенинниковым Срединного хребта по пути к Верхне-Камчатску по реке Колпаковой.
Но вернёмся к карт-схеме П. А. Хоментовского. На ней, в связи с появлением маршрута по реке Облуковине, исчез-таки проезд С. П. Крашенинникова по реке Воровской. Однако по-прежнему присутствуют маршруты по реке Колпаковой. А ведь в своём «Описании земли Камчатки» С. П. Крашенинников ни разу не говорит о том, что он проезжал по этой реке (или по реке Воровской). Он всего лишь добросовестно отметил, что помимо реки Облуковины ительмены, при своих путешествиях с западного побережья в долину реки Камчатки и обратно, иногда ездят и по долинам других рек:
«Есть же из большерецка в Верхней острог как с Пенжинского так и с Восточного моря и другие дороги: ибо нет почти такой впадающей в оба моря реки, по которой бы не можно было на Камчатку проехать: но понеже по оным дорогам ездят токмо одни Камчадалы, или казаки по необходимому случаю, то о них писать нет нужды: для того что их проезжими почесть не можно» [8, с. 142–143].
Имеются на данной карт-схеме и другие ошибки. Например, все маршруты С. П. Крашенинникова из Большерецка в острожек Мышху и обратно прорисовываются П. А. Хоментовским вдоль русла реки Плотниковой (Большой). Однако обычно С. П. Крашенинников из Опачи (Апачи) проезжал к острожку Мышху (Начикинскому острогу) напрямую через горный массив правулкана Шапочка по долинам рек Халзан и Уздач, по которым проходила торная тропа ительменов. И разве что в самую первую свою поездку к Авачинской губе, он, на обратном пути, действительно проехал от Начикинского острожка к Большерецку вдоль русла реки Плотниковой.
Кроме того, все маршруты С. П. Крашенинникова от Начикинского острожка (острожка Мышху) к Авачинской губе и обратно проложены П. А. Хоментовским вверх по реке Большой (Плотниковой), мимо озера Начикинского и далее к долине реки Левой Быстрой (приток реки Паратунки), а по ней – к Паратун острожку. Однако сам С. П. Крашенинников постоянно отмечал, что от острожка Мышху к Паратун острожку и обратно, он ездил по реке Аваче и её притоку реке Корякской (Коонам речке):
«Коонам речка течёт в Авачу с южнозападной стороны, а до вершины ея от устья вёрст с 50 полагается. По сей речке обыкновенно ездят с большой реки к Петропавловской гавани, а дорога проложена от острожка Мышху вверх по речке Сугачу до ея вершины, и оттуду вниз по другой речке Сугачу ж, которая пала в Коонам, до ея устья, а от устья вниз по речке Коонам до реки Авачи» [8, с. 38].
Кстати, не ездили ительмены и казаки по более прямой дороге через реку Быструю потому, что местность в районе перевала из долины реки Большой (Плотниковой) в долину реки Купхи (Паратунки) очень опасна в виду частого схода снежных лавин.
Не проезжал С. П. Крашенинников и к Авачинскому вулкану, ибо, пишет он,: «Генваря 27 дня посылал я служивого для проведывания пути к горящей горе, которой 29 дня поутру оттуда возвратился и объявил, что ради весьма глубоких снегов и частого кедровника на санках никоими мерами и на подножье горы въехать невозможно» [6, с. 563]. К тому же и отсылал он служивого не из Ниакиной бухты (Аушина острожка), как можно судить по анализируемой карт-схеме, но где он в 1738 году не был, а из Паратунского острожка, где он в этот свой первый приезд пробыл три дня.
Неверно проложен на этой (да и на всех прочих) карт-схеме и обратный путь от Паужетских источников. Вот что пишет об этом С. П. Крашенинников:
«В Кожокчино жильё приехал возвратно от ключей того же марта 29 дня около полуночи.
Из Кожокчина жилья поехали мы возвратно в Большерецк марта 30 дня в 4 часа поутру и того дня на вершинах Аадачя речки ночевали.
Марта 31 дня приехали в острожек Талмжу около полудни и, понеже снег днём от жару весьма рухол и собакам от такой езды трудно, то мы в нём ночевали, а апреля 1 дня часах в 4 по п(олудни) в Большерецкий острог приехали. От Большерецкого острога до горячих ключей и оттуда возвратно, где не тою дорогою, которую мы вперёд ехали, сочинил описание пути, которое при сем рапорте прилагается» [6, с. 567].
То есть, как можно видеть, подъехав на обратном пути по морскому побережью к реке Опале, далее С. П. Крашенинников стал постепенно удаляться от моря и выехал к Большерецку не прежним путём (по берегу моря и реке Большой), а вдоль предгорий вулканов Малая и Большая Ипелька (рис. 3). Поскольку там повыше, похолоднее, а потому утренний наст держится дольше.
Ещё одной (и также общей для всех названных карт-схем) ошибкой П. А. Хоментовского является то, что он все зимние маршруты бывшего студента по реке Камчатке проложил мимо Толбачинского острожка, в котором тот непременно останавливался для отдыха и перемены собак. Зато почему-то нарисовал ответвление от нынешнего Козыревска, которого во времена С. П. Крашенинникова, и долгое время после него, просто не существовало, к вулкану Толбачик и обратно. А ведь, как уже говорилось, С. П. Крашенинников никогда к вулкану не ездил, а лишь наблюдал за ним из Толбачинского острожка и на подъездах к нему.
Стоит также заметить, что и путь от Тигиля к Нижне-Камчатску почему-то проводится П. А. Хоментовским с западной и южной сторон Харчинского и Зареченского вулканов (по реке Еловке), а не с северной и восточной, как это было на самом деле (рис. 3).
Что же касается более мелких упущений, то на всех названных карт-схемах отсутствуют небольшие маршруты от Монастырской заимки к устью реки Камчатки и обратно, а также от этой заимки в острожек Табкачаул-Кик, «которой стоит над Нерпичьим озером» и обратно, совершённые Крашенинниковым 11–13 февраля 1739 года [6, с. 590]. Не отмечена также и поездка из Нижнего Камчатского острога в Ключи и обратно 19–22 февраля 1939 года (там же, с. 590). Отсутствует и однодневный маршрут на батах вверх по реке Радуге от Нижнего Камчатского острога и обратно 27 сентября 1739 года (там же, с. 602), равно как и поездка из Нижне-Камчатска в острожек Шваннолом и обратно 19–23 ноября этого же года (там же, с. 603). Как не нашли своего отражения на них и неоднократные поездки С. П. Крашенинникова к устью реки Большой и обратно, предпринимаемые им для наблюдения и описания приливов и отливов. А также поездка 2–4 августа 1740 года на реку Начилову для поиска жемчужных раковин. Впрочем, отчасти объяснить отсутствие всех этих небольших поездок на указанных карт-схемах можно тем, что их масштаб просто не позволил это сделать.
Таким образом, невольных упущений и ошибок, а также вольных искажений в описании маршрутов С. П. Крашенинникова у перечисленных комментаторов и толкователей его путешествий по полуострову обнаруживается более чем предостаточно. Ну а в целом, все проанализированные карт-схемы однозначно свидетельствует о том, что их авторы либо проявили небрежность при прочтении «Описания», либо незнание географии полуострова, либо то и другое вместе. И вот тому ещё одно убедительное свидетельство.
При внимательном взгляде на приводимые карт-схемы обнаруживается, что на большинстве из них Большерецк обозначен где угодно: на месте современного Усть-Большерецка, расположенного в 10 км от морского побережья (рис. 1а, 1б, 2а, 2б); на месте нынешнего села Кавалерское, куда Большерецк был перенесён в 1928 году (рис. 2в); на месте ныне нежилого Большерецка, стоящего на косе в 40 км от Усть-Большерецка (рис. 2г), но только не на островах между реками Гольцовкой и Быстрой в месте их слияния, где был основан и где более 200 лет стоял подлинный Большерецк (рис. 3).
И это при том, что у С. П. Крашенинникова по этому поводу написано: «Большерецкий острог стоит на северном берегу Большей реки между впадающими во оную посторонними реками Быстрою и Гольцовкою в 33 верстах от Пенжинского (Охотского, В. Б.) моря» [6, с. 500–501].
Добавлю, для ясности, что Большою рекой во времена С. П. Крашенинникова именовали всю нынешнюю реку Плотникова от её истока и до самого моря. И ещё раз подчеркну, что факт «переноса» Большерецка в любое иное место никакому иному – кроме неосознанного искажения истины – объяснению не поддаётся.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, всё сказанное однозначно свидетельствует о том, что отношение исследователей к научному творчеству С. П. Крашенинникова действительно двойственное. С одной стороны – это явно подчёркнутый, особенно в работах краеведов, пиетет к самому имени автора «Описания земли Камчатки». А с другой стороны, это неосознанное, то есть никакой логикой необъяснимое, искажение содержащейся в каноническом труде великого русского естествоиспытателя информации. Что и даёт повод говорить о существовании своеобразного явления, которое с полным на то основании можно именовать «феноменом Крашенинникова». Ибо в отечественной науке, пожалуй, нет, более яркого примера того, чтобы при максимально полном и достоверном описании фактов и явлений одним исследователем, эти же самые факты и явления трактовались совершенно иным образом другими исследователями.