Отечественное ландшафтоведение со времени своего зарождения прошло несколько этапов развития, каждый из которых, во-первых, по своему содержанию соответствовал ведущей на тот момент парадигме естествознания, и, вместе с тем, во-вторых, всё далее и далее уводил ландшафтоведов в сторону модернистких построений и обобщений.
И действительно, в начале своего становления наука о ландшафтах развивалось как учение о «естественно-исторических телах». Причём в представлении исследователей школы Докучаева ландшафты – это такие природные категории, формирование и развитие которых хотя и обусловливается взаимодействием самых разнообразных природных элементов, компонентов, процессов и явлений, но при этом осуществляется по своим собственным законам.
То есть, в понятие «ландшафт» изначально вкладывалось то самое системное содержание, согласно которому любое ландшафтное образование есть нечто большее, чем сумма входящих в его структуру элементов и компонентов. Другое дело, что поскольку самой системной парадигмы как самостоятельной методологии познания тогда ещё не существовало, то далее учение о ландшафтах стало развиваться под знаком комплексности. Что и было подчёркнуто сменой термина «естественно-историческое тело» сперва на термин «природно-территориальный комплекс» (ПТК), а затем и на термин «ландшафтный комплекс» (ЛК).
Однако в отсутствие разработанной системной парадигмы принцип комплексности закономерно модернизировался в методологию ведущего фактора. Причём в зависимости от пристрастий и интересов того или иного исследователя и/или школы, а также от иерархического ранга обособляемых ЛК, в качестве ведущего фактора выступали (либо по отдельности, либо поочерёдно на каждой иерархической ступени) и тектоническое строение, и материнский (литологический) субстрат, и форма рельефа, и почвенно-растительный покров, и биота, и климат. Что приводило к излишней множественности обособляемых ЛК, и, тем самым, осложняло практическую отдачу ландшафтоведения.
35
Действительно, будучи очень плодотворной в плане выделения и познания ледовых, карстовых, гидрогенных, литогенных и, особенно, целого семейства – таёжных, тундровых, степных и т. д. – биогенных ЛК, методология «ведущего фактора» тем не менее не способствовала развитию единого, «сквозного» взгляда на ландшафты как на продукты вещественно-энергетического обмена. Вот отчего для решения этой проблемы в науку о ландшафтах была привлечена геохимическая парадигма, которой одно время прочили роль основного связующего звена между чисто качественным (описательным) и количественным подходом обособлению и изучению ландшафтов.
Но очень скоро выяснилось, что структурные взаимосвязи между отдельными элементами и компонентами ландшафтов, с одной стороны, и между самими ландшафтами, с другой, оказались многим сложнее и многообразнее, чем чисто геохимические. И потому ландшафтоведы стали искать иные способы организации пространства. При этом наметилось два основных направления: формализованный и геосистемный. Вернее сказать, поначалу эти методологические подходы рассматривались как взаимосвязанные и взаимообусловленные части общей теории систем (ОТС), которая к тому времени стала ведущей парадигмой естествознания. Но чем дальше отходили приверженцы обоих этих направлений от естественных ЛК и чем более они углублялись в модернисткие теоретические изыски, тем всё отчётливее обозначалось расхождение между ними. И в настоящее время мы имеем тем или иным образом формализованные ландшафты (векторные структуры, потенциальные поля и прочее), с одной стороны, и разнообразные геосистемы (геохоры, геомеры, реогены и так далее), с другой.
Вообще-то, таковые теоретические построения и оправданы, и верны. Но только до определённой грани, через которую переступать нельзя было ни в коем случае. Ибо излишне прямолинейное следование этим представлениям закономерно подвело часть ландшафтоведов к категорическому утверждению о том, что понятие «ландшафт» не соответствует современным веяниям и потому де должно быть заменено. На те же, например, геосистему, реоген, векторные системы, географическое поле и т. д. А также к ничуть не менее категорическому утверждению о том, что это именно разнообразные взаимоотношения, а не природные элементы и компоненты формируют структуру ЛК и потому предметом (объектом) исследования ландшафтоведения являются взаимосвязи и взаимоотношения между элементами и компонентами ландшафта, а не сами по себе ЛК и их элементы и компоненты. При этом если первое суждение ещё можно считать заблуждением, то вот второй постулат является принципиальной ошибкой. Так как, во-первых, не может быть ни какого взаимодействия без наличия хотя бы двух элементов. И так как, во-вторых, при таковой постановке вопроса из сферы интересов ландшафтоведения исключается самый главный – пространственный – аспект, согласно которому прежде всего именно форма, местоположение и структура элементов и компонентов (а не их взаимосвязей) характеризуют любого рода ландшафтные объекты.
Впрочем, появление подобного рода модернистких представлений вполне закономерно. И не столько даже потому, что попытки пересмотра любой научной парадигмы отражают этапы развития той или иной науки. Сколько потому, что полная, целостная и непротиворечивая концепция конкретной науки не может быть, согласно принципу дополнительности Н. Бора, принципу недостаточности В. Гейзенберга и теоремы неполноты К. Геделя, создана собственными, в том числе и понятийными, средствами самой этой науки. Другое дело, что при использовании принципов и постулатов других научных дисциплин для решения задач этой конкретной – того же ландшафтоведения – науки важно не переступить через грань отрицания её собственных принципов, понятий и представлений.
36
К сожалению, именно в ландшафтоведении таковая грань была преодолена. И пусть это было временное торжество формальной логики и модернизма как таковых, для ландшафтоведения это обошлось очень дорого – наука о ландшафтах лишилась собственного лица. Ибо, с одной стороны, разного рода взаимосвязи и взаимоотношения по большому счёту являются объектами изучения ОТС, пусть бы и переложенной на ландшафтный язык. То есть, если сказать точнее, системный подход на самом деле является инструментом познания внутриландшафтных взаимосвязей и взаимоотношений, а не ландшафтной парадигмой. Ибо, с другой стороны, вслед за подменой понятия «ландшафт» на понятие «система» вместо ландшафтных комплексов стали обособляться и изучаться их системные модели. Но, как известно, любая модель это всего лишь более или менее приемлемое отражение какой-то части свойств того или иного ландшафта, а не сам ландшафт.
Итак, попробуем подытожить. Ландшафтоведение, как и любая иная наука, может считаться самостоятельной в том и только в том случае, если она имеет свой собственный понятийный аппарат (терминологию), свою собственную методологию и, самое главное, свой собственный объект исследования. Причём если обогащаться за счёт других наук и первое, и второе, и третье не только могут, но и просто-напросто обязаны, то вот полностью подменяться привнесёнными извне понятиями, терминами, методами, а пуще того – иным мировоззрением, ни в коем случае не должны. Ибо при этом, как минимум, возникает необходимость обратного перевода «новых» терминов на язык ландшафтоведения, А как максимум появляется соблазн, вслед за подменой понятий и подходов подменить и саму науку о ландшафтах новой наукой. Что и попытались было осуществить наиболее «продвинутые» сторонники системной парадигмы в попытке превращения ландшафтоведения из науки о ЛК в науку о системах.
Впрочем, ландшафтоведы стали-таки понимать, что системная методология в приложении к науке о ландшафтах призвана не подменить собою теоретико-методологический аппарат последней, а быть всего лишь одним, пусть бы даже и самым мощным, из методов познания ландшафтов и ландшафтной сферы. Потому что только в отдельных случаях, действительно по-новому организуя и структурируя традиционные объекты ландшафтоведения, системная методология может выступать в качестве родоначальника принципиально новых – вроде уже упоминавшихся систем океан-суша-атмосфера или океан-ледник-атмосфера – объектов исследования. Но не ландшафтных комплексов.
То есть, по большому счёту излишне прямолинейное насаждение в науку о ландшафтах системной парадигмы дало скорее отрицательный, нежели положительный результат. Ибо её применение вовсе не подменяет собою ландшафтную парадигму, как это можно было бы подумать, исходя из категорических представлений некоторых последователей геосистемного подхода. Да, безусловно, изучение природных комплексов с позиций общей теории систем характерен для ландшафтоведения нашего времени. Да, конечно же, методология, при которой разнообразные ЛК и выстланная ими ландшафтная сфера (ЛС) рассматриваются как своеобразные природные системы, помогла ландшафтоведению выйти на новые рубежи и теоретические обобщения. И всё же при попытках подменить ландшафтную парадигму геосистемной происходит принципиальное смещение понятий. Настолько принципиальное, что можно говорить о том, что некоторые ландшафтоведы, заворожённые вполне понятными достижениями системной методологии во всех областях современного естествознания, поспешили стать «большими католиками», чем даже сами «папы» системного анализа А. А. Богданов и Людвиг фон Берталанфи.
Однако «отцы» системного подхода создали не «сверхнауку», а плодотворную методологию (инструмент) познания действительности, который, если говорить о ландшафтах, прежде всего нацелен выявление и познание взаимосвязей и взаимоотношений элементами и компонентами ЛК. Но коль скоро системный анализ изначально нацелен на изучение взаимосвязей и взаимоотношений между объектами, процессами и явлениями, на исследование тесноты и глубины этих взаимосвязей и на их корреляцию друг с другом, то его и следует понимать как теоретико-методологический инструмент познания ландшафтов, а не как парадигму ландшафтоведения. А тем самым методологию систем можно и нужно рассматривать как основу для создания и исследования вещественно-энергетических балансов и моделей природно-социальных комплексов, развивающихся под воздействием природных и антропогенных факторов. И не более. В том смысле не более, что в последнее время в науку о ландшафтах на смену системному походу, в том числе и в сфере создания моделей, интенсивно внедряется информационная парадигма и теория фракталов. А на очереди стоит синергизм, то есть учение о самоорганизации сложных нелинейных систем.